— Что «Слип»? Какие два-три?
— Звать меня Слип. Два-три года это все займет. Я хочу своих предков найти.
— Слип — это что, французское имя?
— Какое французское? У меня отец с Ямайки, а мать из Гваделупы. Она до трех лет по-французски говорила, а потом все забыла. Она мне рассказывала, что у нее то бабка, не то прабабка была из Сенегала. Рабыня, наверное. Я хочу это все выяснить. Параллельно буду дела делать и предков искать.
— Дела, говоришь? А как у них там в Сенегале воруют? Так же, как здесь?
— Иди на хрен! Если ты там у брата моего украдешь, я тебе шланг отрежу!
— А как там жить, если не воровать?
— Компакты продавать будем! Знаешь, что там пока с компактами дефицит? И с компьютерами тоже. И одежды нормальной нет, как у нас в магазинах.
— Про магазины мне не надо рассказывать. Я по магазинам спец. Только думаешь, будут у тебя все это брать: диски, компы? Кому они там нужны в Африке?
— Так надо спрос создать! Ты что, Маркса не читал? Капитализм на том и стоит, что спрос создается и все своих братьев обдирают. Мне самому погано таким заниматься, но надо как-то предков-то найти. Запомни: производство основано не на удовлетворении потребностей, а на получении выгоды, и рабочие не могут использовать плоды своего труда. А мы с тобой используем!
Мне такой расклад понравился, только была одна загвоздка.
— Слушай, Слип.
— Да?
— А ты за что сидишь?
Он буркнул:
— За ввоз.
— А как погорел?
— Как-как! Поехал на Ямайку, купил лицензию на вывоз кокосов. В кокосы набил травы. Потом один гад настучал, меня в Хитроу и прижали.
— И что, получил на орехи?
— Не смешно. Я тогда в первый раз на отцову родину ездил. Блин, вот на Ямайке круто!
Ну вот, я уж было губу раскатал, уже, можно сказать, сделки проворачивал на Тихом океане, а тут вдруг выясняется, что он на кокосах погорел.
— Ничего, — говорю, — лицензия нам еще пригодится. Можно будет диски в кокосах провозить. Для начала.
— Слушай, достал уже шутить!
— А дюны большие там есть?
— Хрен их знает…
— Лучшее, что я вообще в жизни видел, — дюна во Франции. Огромная. Они в Африке тоже должны быть, между прочим. А с этим делом там как?
— Все замужем.
— Плохо.
— Так ты едешь или нет?
— Еду. Будем твою бабку искать. Опять же позагораю, девчонку закадрю — должны же там быть какие-нибудь незамужние.
Мечты, мечты…
Глава десятая
Сплю, вдруг слышу: пейджер.
Это, наверное, мать. Ни у кого больше моего номера нет — это раз, и два — наши в десять утра еще все спят.
Читаю сообщение:
«Позвони матери, паршивец несчастный!»
Я не хотел, чтобы она мне на сотовый звонила: так без денег останешься. Поэтому я ей сотовый номер не давал, она мне все на пейджер сбрасывала.
Встал, сонный еще, нашел телефон, позвонил. Слышу, там трубку взяли.
Я так вежливо:
— Здравствуйте, это из «Уолтемстоу Гардиан». Мы проводим опрос, хотели бы узнать ваше мнение насчет будущих выборов в Комитет и насчет собачьих бегов: не знаете, на кого лучше поставить?
— Иди ты с глупостями! Тебе сегодня отмечаться как условно освобожденному. Забыл?
— Блин.
— Не ругайся. Давай иди. Я тут письмо от них нашла.
— В ящиках у меня рылась?
— Не твое дело, где я рылась, собирайся и иди.
— Подумаешь, к Энди не зашел. Не сердись, завтра отмечусь.
Хотя с Энди тоже наглеть не стоило. Я позвонил Рози (это его секретарша).
— Рози, привет! Ники. Когда там у меня с Энди назначено?
— Двадцать минут назад. Он как раз только что вышел, ругался, как не знаю кто.
— Пусть никуда не уходит, я сейчас буду. Скажи ему, что я собирался, просто я тут траванулся малость.
— Только ты уж ничего не угоняй, а поезжай на автобусе, ладно? Лучше еще немного опоздаешь.
— Скажешь ему, что я отравился?
— Ники, кончай уже, а? Давай приезжай.
Ну вот. Я тут суечусь, к концу света, можно сказать, готовлюсь, и вдруг надо идти куда-то отмечаться. Ладно, может, хоть чаем угостят.
Я в своем районе угонять не любил, поэтому взял такси. Нормально вообще: приезжаю, опоздал на полчаса, а чая еще нет. В приемной еще несколько человек сидит, судя по виду, тоже бы не отказались. Смотрю, Дин Лонгмор тут: он-то каждый день в Чингфордском отделении отмечается, сюда зашел просто бутерброд на халяву сожрать. Камран был — этот пацан еще и Лу — у него пожизненное. Алвин — негр-футболист и Луиза-наркоманка — эти вместе какой-то чек подделали.
Все сидят маются: курить-то нельзя.
— Рози, привет.
— Привет.
Рози молодец: одной рукой печатает, в другой — чашка с кофе.
— Я ему скажу, что ты пришел, просто у него уже человек сидит. Я тут твою маму на рынке видела.
— Ну и как?
— Говорит, с тобой больше мороки, чем с твоим Дэнни.
Я засмеялся.
— Зато на меня продуктов меньше идет. Он больше меня ест.
— И на вид посимпатичней, надо думать.
У нее постоянно звонил коммутатор, так что она одновременно отвечала, печатала, пила кофе и причесывалась.
— А кофейку нальешь?
Она передала мне чашку в окошко.
— Ты, по-моему, ради кофе только сюда и ходишь.
— Как же? А на тебя посмотреть?
— Ну да, и глупостей всяких наговорить. Что там у Энди на тебя? Или ты у нас опять невинная овечка?
— Именно, Рози, именно. Меня подло подставили. Фу! Ты что, сахар совсем, что ли, не кладешь?
Тут дверь открылась, вышел Энди проводить какого-то старика. Я его раньше никогда не видел, не знаю, может, он по банкам работал.
— О Ники, какие люди! Спасибо, что соизволил. Не рановато я тебя поднял?
— Сарказм, Энди, — это низшая форма умственной деятельности. А я, между прочим, стараюсь жить в соответствии с законом, запарился вконец, даже вот, видишь, припоздал малость. Прости, Рози, — я вернул ей чашку, — мне пора, у меня встреча.
— Иди, может, мозги на место встанут.
Энди запустил меня к себе, достал чайник (он его в кабинете прячет), включил и пододвинул ко мне печенье. Теперь все этой здоровой пищей увлекаются.
