– Компактнее… Когда и где можно забрать тело Володи?
– В любое время, в морге.
– Медицинская экспертиза уже проведена?
– Проведена.
– Так кто же все-таки убил моего сына?
– Пока не знаем.
– Но хоть какая-то надежда на выявление убийцы есть?
– Надежда, говорят, умирает последней, – невесело ответил Бирюков.
От разговора с Гусяновым у Антона осталось смутное чувство. На все вопросы Семен Максимович отвечал вроде бы искренне и убедительно. В то же время в некоторых его ответах проскальзывали едва приметные нотки то ли какой-то нарочитости, то ли умышленной недосказанности. Бирюков посмотрел на молчаливо сидевших Лимакина с Голубевым и спросил:
– О чем задумались, ясны соколы?
– О необъяснимых гримасах жизни, – со вздохом ответил следователь.
Голубев оживился:
– Знаешь, Игнатьич, у Семена Максимовича угнетающий, как у гипнотизера, взгляд.
– Чем он тебя загипнотизировал?
– Гипнозу я вообще не поддаюсь, а вот отрицательную энергию людей с нечистой совестью чувствую на расстоянии.
– Чувствовать, Славочка, мало. Желательно иметь еще и доказательства.
– Само собой! Я к чему, Игнатьич, говорю. Сейчас вот, рассказывая о своей супруге, Семен Максимович уставился на меня свинцовым взглядом. Точно такой взгляд я ощущал на себе, когда стучался в ворота «Белого дома». Могу держать любое пари: это Гусянов тогда наблюдал за мной из-за шторы.
– Не Анна Сергеевна?
– Нет. Она хотя и нахамила мне, но душа у нее чище, чем у Семена Максимовича.
– Слушай, душевед, – с улыбкой сказал Лимакин. – Может, тебе податься в экстрасенсы? Теперь шарлатанство в моде. Шутя разбогатеешь.
– Не подначивай. Сам разве не заметил, что Гусянов под маркой объективности изобразил сынка прямо-таки безобидной овечкой?
– Родителям свойственно ошибаться в оценке своих детей.
– Сознательные ошибки хуже преступления, – Голубев повернулся к Бирюкову. – Как думаешь, Игнатьич?
– Так же.
– Почему ты заинтересовался карабином?
– Нарезные стволы с оптическим прицелом – удобное оружие для киллеров. Можно издалека подстрелить заказанную жертву.
– Считаешь, Вован хотел на лосях набить руку в стрельбе из карабина с оптикой, чтобы потом стать наемным убийцей?
– Не знаю, чего он хотел, но, по-моему, лоси – это ширма. Трудно поверить в то, что человек, никогда не охотившийся даже на безобидных уток, вдруг вознамерился выйти против зверя, который при малейшей оплошке может превратить охотника в кровавое месиво.
– Он же намеревался привлечь в компанию опытного снайпера Егора Захаровича, – сказал Лимакин и, посмотрев на Голубева, спросил: – Старик не рассказывал тебе об этом?
– Ни словом не обмолвился.
– Не возник ли на этой почве между ними конфликт…
– Какой?
– Допустим, Егор Захарович отказался, а привыкший к потаканию Вован затаил на старика обиду.
– Ты, Петя, настойчиво сбиваешь меня на свою версию.
– Хочу поставить все точки над «i», чтобы потом к ней не возвращаться.
– Что предлагаешь?
– Повстречайся еще раз с Егором Захаровичем и выясни этот вопрос до конца.
– Сам хочешь сачкануть?
– Могу и сам, но тебе сподручней. Ты ведь в Раздольном стал почти своим человеком…
Разговор прервала эксперт-криминалист Тимохина, Проведенное ею исследование дроби оказалось сенсационным. Дробинки, взятые у Егора Захаровича, ничего общего не имели с дробью, которой был застрелен Владимир Гусянов. Зато дробь из патронов Куделькина и Кафтанчикова по калибру и химическому составу была идентична смертоносному заряду, оборвавшему жизнь председательского сына.
Недолго думая, Голубев в собственной «иномарке», как он называл свой «Запорожец», тут же вторично отправился в Раздольное.
Глава XIII
Подъезжая к «Брызгам шампанского», Голубев перво-наперво увидел Ромку Удалого, что посчитал хорошей приметой. Мальчишка в новом джинсовом костюмчике, со школьным ранцем за плечами, сидел на крыльце таверны и сосредоточенно раскупоривал плотную упаковку жевательной резинки. Припарковавшись между заезжими «Мерседесом» и «Таврией», Слава подсел к своему старому знакомому. Подмигнув, спросил:
– Как оно, ничего, студент?
– Все так же, – важно ответил Ромка. – Сегодня первый раз сходил в шестой класс.
– Какие новые знания почерпнул?
– Никаких. Пройденное повторяли, щас вот сеструха жвачку подарила. – Ромка один пластик протянул Голубеву. – Пожуй, она мятная.
– Спасибо, – разворачивая обертку, сказал Слава. – Мирно теперь с сестрой живешь?
– Нормально. Когда в гражданской одежке хожу, Лизка не сердится. Она теперь у нас живет. Боится, что в своем доме пристрелят.
– Кто?
– Урки.
– Какие?
– Блатные, наверно, или фиг их знает. А ты зачем опять приехал?
– За новостями.
– Нашел, где новости искать… Про то, как Кеша Упадышев Грине Замотаеву кувалдой съездил, слыхал?
– Слышал.
– Ну, а больше со вчерашнего дня ничего интересного не было.
– Об убийстве Гусянова что говорят?
– Туда, мол, ему и дорога.
– Ты тоже так считаешь?
– Не-е, я маленько жалею Володьку. Мне он особо плохого не делал. Один раз даже давал из своего снайперского карабина пальнуть.
– Серьезно?! – будто удивился Голубев.
Ромка с усмешкой посмотрел на него:
– Чо я, врун, что ли?..
– Во что стрелял?
– В пустую бутылку. Со ста метров вдребезги разнес пулей.
– Ого!
– Чо «ого»?.. Снайперка, знаешь, как здоровски приближает цель? Лучше, чем бинокль.
Слово за словом Голубев узнал, что в начале лета дед Егор Ванин и Володька Гусянов с карабином пошли из деревни к лесу. Ромка на велике увязался за ними. Дорогой дед Егор рассказывал Володьке, как надо стрелять из снайперского оружия. Чтобы не мазать, главное, мол, правильно определить расстояние и точно по нему установить оптический прицел. За околицей деревни Гусянов, увидев сидевшую на вершине березы ворону, спросил старика: «Сколько метров до той вон птицы? Сто пятьдесят пли двести?» – «Пожалуй, все триста будут», – прищурившись, ответил дед Егор. «Можешь ее сшибить?» – «Попробую». Старик вложил в карабин взятый у Володьки патрон, покрутил чего-то на карабине и прицелился. Не больше, чем через три секунды, бабахнул выстрел, и ворона, кувыркаясь между ветвей, шмякнулась с вершины. Володька, не поверив своим глазам, сказал Ромке: «Ну-ка, Шустряк, сгоняй по-быстрому к березке. Если найдешь пташку, тащи ее сюда». Ромка на велике мигом скатался за вороной. Та, пробитая пулей насквозь, даже не трепыхалась. «Ну, ты мастак, дед Егор! – удивился Володька, разглядывая мертвую птицу. – Если бы я умел так стрелять, стал бы большим авторитетом». После этого достал из кармана поллитровку пива, махом выпил ее из горлышка и попросил Ромку поставить пустую бутылку на пень, до которого, по определению деда Егора, было сто метров. Когда Ромка вернулся, Гусянов загнал в карабин пять патронов, лег на траву и раз за разом стал палить мимо бутылки. «Мазила!» – засмеялся Ромка. «Не мыркай, Шустряк! – огрызнулся Володька. – Попробуй, сам попади с такой дали». – «Давай, попаду!» – «А если не попадешь, я тебе щелбанами на лбу шишку набью. Идет?» – «Идет!» – заявил Ромка и по подсказке деда Егора, как целиться и как нажимать спусковой крючок, с первого выстрела расхлестал бутылку на кусочки.
