– Оставил бы, если б акционеры не попрекали.
– Чем?
Гусянов вздохнул:
– Вон, дескать, фермер сколько оттяпал у общества земли под предлогом заботы о пенсионерах.
– Что ж общество о них не заботится?
– Возможностей нет.
– Значит, грош цена такому обществу.
– Не торопись оценивать. Цыплят по осени считают, – Семен Максимович побагровел. – Рэкет на тебя еще не наезжал?
– Наезжали новосибирские «качки», когда шашлычную открыл. Объяснил им, почем пуд крестьянской соли, успокоились.
– Смотри, как бы из Кузнецка не приехали. Там ребята покруче новосибирских. В случае отказа платить оброк, могут и, как они говорят, «замочить».
– Я недавно отличную двустволку купил. Всех вымогателей, конечно, не перестреляю, но уж одного-то успею на тот свет отправить.
– Зря, Богдан Афанасьевич, рискуешь.
– Ваш Володя любит говорить, кто, мол, не рискует, тот не пьет шампанского.
– Не слушай ты болтуна…
От этого разговора на душе Куделькина остался тяжелый осадок. Упоминание Гусяновым «двух медведей в одной берлоге» наводило на мысль, что Семен Максимович не смирился с утратой единоначалия в Раздольном и любыми путями будет стремиться взять былую власть в свои руки. Его намек на кузнецких ребят, которые могут «замочить», Богдан расценил как серьезное предупреждение. В том, что такое заявление небеспочвенно, он убедился, когда Володя устроил перед земляками демонстрацию снайперского карабина, а затем стал приезжать в родное село не один, как бывало раньше, а с «крутыми» дружками. Каждый его приезд сопровождался обильной выпивкой и наигранной бравадой. При встречах с Куделькиным он перестал безмерно радоваться, однако и показной агрессивности, как с другими земляками, не проявлял. В начале августа даже подсказал Богдану, что новое сиденье для трактора «Беларусь» лучше всего купить по дешевой цене в кузнецкой фирме «Кульбит», где он якобы работает дизелистом и может оказать протекцию.
За сиденьем Куделькин поехал с Андреем Удалым в своем «Москвиче». Володя встретил их панибратски. Был на удивление трезвым и вел себя так, будто является в «Кульбите» своим человеком. С одетыми в камуфляж парнями, которые неизвестно чем там занимались, он был на «ты», а немолодого в сатиновом халате то ли продавца, то ли завхоза называл запросто Рудольфом. Внешне неприметный Рудольф запомнился Куделькину свинцовым взглядом немигающих глаз с короткими, словно подпаленными ресницами. Это же заметил и Андрей. В пути, когда возвращались домой, он спросил Богдана:
– Тебе не показалось, что у Рудольфа взгляд профессионального убийцы?
– Мне не приходилось встречаться с убийцами, но глаза у него, действительно, как свинцовые пули, – ответил Богдан. – А ты откуда знаешь этих «профессионалов»?
– В армии у нас был прапорщик, зациклившийся на афганских событиях, точь-в-точь с такими же оловянными глазами. Бывало, как только выпьет, сразу начинал трепаться о загубленных им душманах.
– Трепачей всяких хватает.
– Конечно, но Рудольф смотрел на тебя так, будто хотел запомнить. Не специально ли Гусянов организовал эту встречу?
– Черт его знает.
– Надо бы тебе поостеречься.
– Может, и надо, но… – Куделькин вздохнул. – В таких делах чему бывать, того не миновать.
Последняя пятница августа выдалась для Куделькина напряженной. На луга стали съезжаться к открытию утиного сезона компании охотников, и Богдану пришлось весь день следить, чтобы они не устраивали ночевок с кострами вблизи стогов сена. В этот же день в Раздольное прикатил с другом Володя Гусянов, а у него, словно назло, сломался комбайн. Надо было срочно ехать в Новосибирск за шестерней, однако, помня прошлогодний пожар, Куделькин умышленно тянул время. Надеялся, что кузнецкие гости вот-вот уберутся из Раздольного. А те, засев в таверне, вроде и не собирались уезжать. Это настораживало и раздражало Богдана. С тревогой он ожидал от непредсказуемого Володи какой-нибудь каверзы. И не ошибся. В двенадцатом часу ночи, когда село погрузилось в плотные по-осеннему потемки, изрядно захмелевший Гусянов вдруг заявился к Куделькину. После неудавшегося разговора у комбайна с Андреем Удалым он подошел к Богдану и, явно нарываясь на конфликт, сказал:
– Добрый вечер, хозяин.
– Скорее, недобрая ночь, – раздраженно ответил Куделькин.
– Ты, кажись, сердишься?
– Нет, уточняю время суток.
– Пойдем ко мне в машину. Поговорить надо.
– О чем?
– У меня претензия к тебе есть.
– Какая?
– Зачем переманиваешь к себе Кешу Упадышева с Гриней Замотаевым?
– Кто такой бред придумал?
– Сами мужики сказали.
– Пусть не брешут пустое.
– Ну, это как посмотреть… Зря копаешь яму против моего батяни. Гляди, как бы самому урытым не оказаться.
– Угрожаешь?
– Предупреждаю, что жить тебе осталось всего ничего.
– Серьезно?
– Вован трепаться не любит.
Куделькин вздохнул:
– Вовик, ты мне осточертел со своими претензиями хуже горькой редьки. Иди проспись, тогда и потолкуем о твоих собутыльниках.
– Ты меня поил?
– Еще чего не хватало!
– А зачем попрекаешь?
– Затем, чтобы не болтал лишнее и не лез не в свое дело. С батяней мы без тебя разберемся.
– Много на себя берешь.
– Вовик, иди спать. Детское время уже кончилось.
– За ребенка меня считаешь?
– Ты и есть большой ребенок.
– Что сказал?
– Что слышал.
– Это я – ребенок?..
– Ты, Вовик, ты.
Гусянов опешил. С трудом соображая, заплетающимся языком спросил:
– Значит, не хочешь со мной поговорить?
– Мы уже поговорили.
– В машину ко мне не пойдешь?
– Не пойду.
– Тогда ошалело побежишь на луга.
– Если побегу, то не с голыми руками.
– Я тоже там буду не голорукий.
– Зря, Володя, бучу затеваешь. Учинишь, как в прошлом году, поджог, горько жалеть станешь.
– Это ты пожалеешь… – угрожающе процедил сквозь зубы Гусянов и с пьяной решимостью зашагал к стоявшей возле таверны машине.
Дело приняло неприятный оборот. Куделькин не стал посвящать Андрея Удалого в подробности разговора с Гусяновым. К утренней зорьке, торопливо затягиваясь на ходу сигаретой, Богдан с заряженной двустволкой был уже на своем покосе и затаился у крайнего стога сена напротив сухой березы. Следом по тропе вышел на луг сват кузнеца Одинеки с ружьем за плечами и сквозь кустарник стал пробираться к озеру. Послышался его приглушенный разговор с Егором Захаровичем Ваниным. В предрассветных сумерках раздавались хлопки выстрелов, предвещая скорую ружейную канонаду.
