– Ужасужасужас! – заговорил мой тик. – Яегоничутьнехуже! – Это было похоже на куплет из песни.
– Ты ведь Лайонел Эссрог, не так ли? – спросил Джерард Минна.
– Невероятный пи-рог! – поправил я его. Мое горло пульсировало от тика. Я был весьма озабочен тем, что дверь за спиной оставалась открытой, а потому шея так и дергалась – до того мне хотелось оглянуться через плечо. Так как в эту дверь в любое мгновение могли войти швейцары, мне-то это было хорошо известно. – В здании еще кто-нибудь есть? – спросил я наконец.
– Нет, мы тут одни.
– Не возражаешь, если я дверь закрою?
– Пожалуйста. – Минна не шелохнулся, он спокойно смотрел на меня. Я закрыл дверь и отошел на такое расстояние, чтобы сдержаться и не ощупать ее поверхность. Мы смотрели друг на друга в зыбком свете свечей – две фигуры явившиеся друг другу из прошлого, связанные потерей близкого человека, человека, которого убили вчера вечером.
– Похоже, ты только что нарушил свой обет молчания, – заметил я.
– Мой сэссин уже закончился, – пояснил Джерард. – А вот ты сегодня вечером весьма убедительно нарушил молчание целой группы людей.
– Сдается мне, ты нанял убийцу, чтобы наказать меня за это, – бросил я.
– Ты говоришь, не подумав, – сказал Джерард. – Но я помню, что у тебя с речью всегда были сложности.
Я глубоко вздохнул. Безмятежность Джерарда озадачила меня: а что, если он и впрямь невиновен? И в то же время я чувствовал необходимость выудить его из дзен-буддистской оболочки, доказать, что он-то и есть тайный хозяин Корт-стрит, и снова превратить его в старшего брата Фрэнка. Однако то, что вырвалось из моего горла, было началом старого анекдота, который в свое время так развеселил Фрэнка Минну:
– Монахини одного монастыря, вступая в орден…
– О чем это ты? – удивился Джерард.
– Ординарный монафон! – орден монашек. Монастырь, ты меня понимаешь?
– Чего ж тут не понять?
– Так вот, все они, то есть эти монашки, дают зарок молчания. Пожизненный обет, ясно? – Я дошел до ручки, мои глаза наполнились слезами. Как мне хотелось, чтобы Фрэнк был жив, и пришел мне на помощь, и сказал, что он уже слышал эту историю! Джерард молчал, и я продолжил: – Но один раз в год каждая из них имеет право что-нибудь сказать. И они говорят по очереди – одна монашка раз в год. Ты понимаешь?
– Кажется, понимаю, – кивнул Джерард.
– Итак, приходит тот самый знаменательный день… День для монашки в черной рубашке на белом барашке… Приходит тот самый день, все монашки собираются за большим обеденным столом, и та, чья очередь говорить, открывает рот и заявляет: «Суп просто отвратителен!» Остальные монашки лишь переглядываются, ведь они же дали зарок молчания. А потом их жизнь входит в обычное русло, и опять они молчат целый год.
– Надо же, какие дисциплинированные, – не без восхищения заметил Джерард.
– Верно, – кивнул я. – Так вот, проходит год, наступает очередь говорить другой монашке. Все опять собираются за большим обеденным столом, счастливица, которая может открыть рот, набирает в грудь воздуха и, повернувшись к той, которая говорила в прошлом году, заявляет: «Не знаю, может, это только мне кажется, но суп вроде бы не так уж плох». И еще год все молчат.
– Хм! – хмыкнул Джерард. – Только представь себе, до какого духовного совершенства можно дойти за год.
– Вот об этом я как раз никогда не думал, – признался я. – Как бы там ни было, время бежит вперед и особый день… Бойцовый пень! Долбаная дверь! Дверью врежьте! Фудзисаки! Фудзиешьте! Особый день настает, третья монашка, чья очередь говорить, смотрит на двух первых и укоряет: «Все бы вам браниться, трещотки!»
Надолго повисла тишина, а потом Джерард наконец кивнул и сказал:
– Видимо, это и есть самое смешное.
– Я все знаю о здании, – проговорил я, пытаясь сохранить видимость спокойствия. – И о «Фудзисаки корпорейшн». «Долборейгин!» – прошептал я едва слышно.
– А-а… – протянул Минна. – Что ж, в таком случае тебе известно немало.
– Да уж, кое-что известно. И еще я видел твоего робота-убийцу. Впрочем, он же при тебе выволакивал меня из комнаты, этот пожиратель кумкватов, – добавил я.
Мне отчаянно хотелось, чтобы он хоть немного смутился, удивился моим обширным познаниям, но Джерард был невозмутим. Он лишь приподнял брови, которые как-то странно смотрелись на фоне лысой головы и огромного купола лба.
– Ты и эти твои друзья, – начал он, – как их имена?
– Какие друзья? – решил уточнить я. – Парни Минны?
– Да… Парни Минны. Отличное словосочетание. Мой брат был очень важным человеком для всех вас, не так ли?
Очевидно, я кивнул, потому что Джерард продолжил:
– Думаю, он и в самом деле всему вас научил. Вот ты, например, говоришь в точности как он. До чего все-таки жизнь нелепа! Ты ведь это понимаешь, не так ли? То, что Фрэнк был нелепым человеком и вел странный, непоследовательный и анахронический образ жизни?
– И что же в нем было такого уж анахрофонного?
– Анахронического, – поправил меня Джерард. – Не соответствующего нынешнему времени.
– Я знаю значение этого слова, – заметил я, – Но я хочу спросить, что в нем было такого уж акаконического? – Я был слишком сильно задет, чтобы следить за своими речевыми тиками. – Неужто его жизнь была более анахронической, чем твоя, с этим мистическим японским культом, которому уж за миллион лет перевалило?
– Ты бахвалишься своим невежеством так же, как Фрэнк, – сказал Джерард. – Мой брат обучил тебя только тому, что знал сам, да и то далеко не всему. Он очаровал тебя, но держал в невежестве, так что твои представления даже о вашем тесном двухмерном мире остались убогими. Карикатурными, если хочешь. Больше всего меня удивляет как раз то, что ты до сих пор ничего не знал о здании на Парк-авеню. Должно быть, ты действительно испытал шок.
– Так просвети меня.
– Без сомнения, сейчас, когда мы с тобой разговариваем, у тебя в кармане лежат деньги моего брата, Лайонел. Неужели ты и в самом деле веришь в то, что они заработаны в детективном агентстве? Получены за то, что вы исполняли свои детские поручения? Или, может, ты полагал, что он занят изготовлением фальшивых денег? Это предположение тоже ничуть не хуже.
Интересно, к чему была вся эта типично бруклинская трепотня Джерарда, прикрывавшегося дзен-буддизмом? Я вспомнил, как важный монах вчера вечером поведал о бессмысленности тех разновидностей дзен-буддизма, которые направлены на удовлетворение одних только потребностей тела.
– Фрэнк вел дела с опасными людьми, – продолжал Джерард. – И ко всему прочему, он их обворовывал. А чем больше крал, тем больше и рисковал. И нелепо было думать, что он при такой-то жизни будет вечно процветать.
