Заседание комиссии назначили на десять утра. Николя отправился в Шатле пешком. Подобные заседания всегда являлись для него испытанием, и перед началом он ощущал потребность подышать свежим воздухом. По прибытии генерал-лейтенант представил его Ленуару, плотному господину невысокого роста; его приземистая фигура являла разительный контраст с худощавой и сухой фигурой Сартина. Полное румяное лицо с чуть кривоватым носом и мягкими губами, свидетельствовавшими о пристрастии к изысканной еде, кроткий взор темных глубоких глаз. Но если как следует присмотреться, открывалась любопытная асимметрия: с одной стороны профиль являл лицо добродушное, а с другой — строгое, и даже суровое, а левый глаз, запавший и неподвижный, и вовсе пронизывал собеседника насквозь. Зачесанные спереди собственные волосы открывали высокий лоб, а по бокам были завиты в букли и уложены тремя рядами. Речь его текла плавно и спокойно.
Для заседания отвели зал еженедельных аудиенций начальника полиции. Бочком, вдоль стены проскользнувший на свое место Тестар дю Ли приветствовал коллег и бросил одобряющий взгляд на Николя. К его природной робости добавилось неподдельное смущение, ибо и Ленуар, и Сартин успели побывать в должности судьи по уголовным делам, так что он невольно оказался в окружении двух своих предшественников.
Прежде чем взять слово, Сартин приказал закрыть дверь.
— Заседание чрезвычайной королевской комиссии объявляю открытым. В задачу сегодняшнего разбирательства и ходит пролить свет на убийство дамы Жюли де Ластерье, чернокожего раба Казимира, прибывшего с Антильских островов, и господина дю Мен-Жиро, а также на злоумышления и покушения на жизнь господина Николя Ле Флока, комиссара полиции Шатле, секретаря в королевских советах, коему мы поручили расследовать вышеуказанные преступления. Документы, сведения, свидетельства и прочие доказательства, собранные нашими комиссарами, инспекторами и приставами, останутся и будут храниться в совершеннейшей тайне, ибо они затрагивают интересы короны. Господин комиссар, вам слово; мы все готовы вас выслушать.
Николя поклонился и глубоко вздохнул. В одно мгновение он пережил все предыдущие месяцы, проведенные в тревоге и поисках ответов на бесконечные вопросы, и осознал, что впервые он выступает не только как следователь и обвинитель. Он должен не только раскрыть преступление, но и отомстить — в память о женщине, с которой несколько лет его связывали нежные узы. А еще он обязан защитить собственную честь и невиновность. Уличные крики и шумы, долетавшие из раскрытых окон, вернули его к действительности.
— Господа, — начал он, — вам может показаться странным, что человек, невольно оказавшийся замешанным в интригу с трагическими последствиями и подозреваемый как главный виновник печальных событий, по велению короля провел расследование и теперь предстает в роли обвинителя. Я не добивался этой чести, она выпала мне по причине доверия, питаемого ко мне Его Величеством, а также господином генерал-лейтенантом. После этих слов я приступаю к изложению фактов, кои намерен поведать вам во всех подробностях и в соответствующей последовательности.
Сартин теребил кудри своего парика, Ленуар что-то записывал, Тестар дю Ли уставился на оратора.
— 6 января 1774 года, в четверг, — продолжал Николя, — после размолвки со своей подругой Жюли де Ластерье я в расстроенных чувствах покинул улицу Верней около половины седьмого пополудни. В квартире оставались сама Жюли, двое ее чернокожих слуг, Казимир и Юлия, органист собора Нотр-Дам господин Бальбастр, уроженец Швейцарии господин фон Мальво, и четверо неизвестных мне молодых людей. Я отправился во Французский театр, где встретил комиссара Шоре: он может это подтвердить. Успокоившись, я взял фиакр и к десяти часам вернулся на улицу Верней. Я дал кучеру столь щедрые чаевые, что, полагаю, он меня запомнил. Имея собственный ключ, я поднялся и вошел в квартиру Жюли. Теперь следует кое-что пояснить. Увидев, что гости продолжают веселиться, я почувствовал себя обиженным и решил уйти окончательно, но прежде мне захотелось забрать с кухни бутылку вина. Когда я шел на кухню, меня увидел фон Мальво, а когда я возвращался — Казимир, которого я нечаянно толкнул. Покинув улицу Верней с желанием более туда не возвращаться, я около полуночи добрался до дома Ноблекура где, почувствовав себя больным, потерял сознание. На следующий день, 7 января, в два часа пополудни, я проснулся и узнал о смерти госпожи де Ластерье. Признаю, я не могу сказать, ни что я делал, ни где бродил в беспамятстве 8-го числа между десятью часами с четвертью и полуночью.
— То есть, признаетесь, что никаких доказательств вашего времяпрепровождения в эти часы у вас нет? Хорошо, пока меня все устраивает, — промолвил Ленуар.
— Сударь, я вернулся весь в грязи, и от моей одежды несло водкой. На следующий день господин де Сартин приказал мне отправиться в Версаль к господину де Лаборду, дабы тот с помощью Гаспара, лакея в голубой ливрее помог мне скрыться. Но мое место занял мой двойник, а сам я, загримировавшись, вместе с инспектором Бурдо отправился на место происшествия.
— Полагаю, — произнес судья по уголовным делам, — вряд ли начальник полиции мог поощрить подобный маскарад своего подчиненного, замешанного в убийстве. В противном случае я бы его не понял.
— Придется понять, дорогой мой, — вмешался Сартин. — Поразмыслите и поймите, что это был единственный способ проверить правдивость и искренность утверждений нашего комиссара. Я поручил Бурдо тщательно проанализировать его поведение и высказать свои предположения относительно его виновности или невиновности.
— Чего вы только ни придумаете! — воздохнул Тестар дю Ли, воздевая руки к небу.
— Эта уловка, — продолжал Николя, — позволила мне присутствовать на предварительном осмотре места преступления на улице Верней, оставленном в том состоянии, в каком его нашел квартальный полицейский. Труп являл собой картину мучительной смерти…
При этом воспоминании он невольно умолк, но, быстро справившись со своими чувствами, продолжил:
— Мы нашли тело Жюли на кровати в ночной рубашке. Окна оказались плотно закрыты, несмотря на привычку хозяйки постоянно держать их раскрытыми. Мы с Бурдо обнаружили тарелку с кусочком курицы в антильском соусе и наполовину опорожненный стакан с беловатой жидкостью. К этим находками прибавились палочки зеленого воска и грязные следы на полу. Бурдо заметил, что следы в точности соответствовали следам моих сапог.
— Означает ли это, сударь, что указанные отпечатки оставили именно ваши сапоги? — поинтересовался Ленуар.
— Сударь, у меня было две пары одинаковых сапог, и одна из них хранилась в доме на улице Верней, равно как и кое-какая одежда.
— И где находилась эта пара? — поинтересовался Сартин.
— Она исчезла из шкафа, куда я обычно ее ставил. Кто-то явно хотел убедить следствие, что в тот вечер я возвращался повидаться с Жюли. Я помню, тогда шел снег, и на улицах было грязно. О существовании этой пары сапог знали только Жюли и двое ее слуг. Вскрытие тела жертвы показало, что она была отравлена. Вскоре выяснились любопытные подробности: в тот вечер, по своему обыкновению, Жюли ничего не ела. Тогда кому предназначалось куриное крылышко? Очевидно, кто-то еще раз хотел подчеркнуть мое присутствие, ибо курица по-антильски была моим любимым блюдом из тех, что готовили Юлия и Казимир. Исследовав жидкость, заподозрили, что она отравлена. Дополнительные исследования подтвердили подозрение. То есть дичь оказалась безвредна, а питье, напротив, отравлено. Но даже при таком положении вещей я оказывался главным подозреваемым, ибо я имел обыкновение смешивать для Жюли желтки с молоком для ее любимого напитка. Именно из-за этого напитка у нас в тот вечер и произошла размолвка.
