— Похоже, сударь, вам они впору. У нас с вами один размер. Отныне мы вполне можем совершать обмен. Теперь снимите с него сапоги и выведите его из зала, только ненадолго.
Над судейским столом повисла гнетущая тишина; наконец Ленуар решился прервать ее.
— Господин комиссар, не будете ли вы столь любезны и не разъясните ли нам, жалким невеждам, зачем вы устроили здесь весьма неприглядную сцену? Похоже, вы плывете по каким-то излучинам, известным только вам одному.
— Сударь, — ответил Николя, — главное не в том, что сапоги сидят на нем как влитые, гораздо интереснее обратное.
— Вам придется привыкать, мой дорогой, — заметил Сартин Ленуару. — Господин Ле Флок привык изъясняться загадками. Он всегда приближается к истине концентрическими кругами, и когда вам кажется, что он окончательно ушел от нее, он оказывается в самом ее центре.
Ленуар с сомнением покачал головой.
— Пусть приведут господина фон Мальво, — приказал Николя.
В комнату уверенным шагом вступил высокий молодой человек в сером фраке и вежливо приветствовал собравшихся.
— Сударь, — обратился к нему Николя, — соблаговолите назвать ваше имя.
— Фридрих фон Мальво.
— Вас называют уроженцем швейцарских кантонов.
— Совершенно верно: я родился в Фрауэнфельде, в кантоне Тургау.
— Почему вы так хорошо говорите по-французски? Совершенно без акцента!
— У меня был наставник-француз, он обучал меня своему родному языку.
— Ваши родители?
— Умерли.
— С какой целью вы прибыли во Францию?
— Путешествие с познавательными и развлекательными целями. Чтобы познакомиться с Парижем и полюбоваться его красотами.
— Нам известно, что вы интересуетесь ботаникой.
— Среди прочих наук. Но более всего меня привлекает музыка, и, как вы, полагаю, помните, я играю на клавесине.
Он говорил свободно, и при каждом ответе поворачивался к Николя, адресуя ему снисходительную улыбку.
— Готовы ли вы ответить на вопросы, которые комиссия пожелает задать вам при моем посредничестве?
— Я бы предпочел иного собеседника, нежели вас, сударь. Тем не менее я готов ответить со всем почтением, питаемым мною к властям этой страны.
— Прекрасно. В каких отношениях вы находились с госпожой де Ластерье?
— Нас сближали общие музыкальные пристрастия. Я восхищался ее умом и красотой и, осмелюсь предположить, что она не осталась нечувствительной к моим скромным знакам внимания. Наши участившиеся встречи сблизили нас, и она приобрела привычку поверять мне свои тревоги и заботы.
Как все четко выстроено, подумал Николя. Предчувствия его не обманули: именно этот человек своими коварными речами и намеками попытается вновь превратить его, обвинителя, в главного подозреваемого. Вкрадчивая речь, безукоризненные манеры, полнейшая искренность, за которыми скрывается змеиная злоба. Пленительная мелодия, предваряющая грозовые раскаты…
— Она была несчастна. Ее любовник — полагаю, это вы, сударь…
Голос и формулировка прозвучали столь нагло и вызывающе как по отношению к Жюли, так и к нему самому, что Николя сжал кулаки; но пришлось сдержаться.
— Продолжайте, прошу вас.
— Так вот, как я уже сказал, ее любовник постоянно досаждал ей своими упреками. Его ревность возрастала и проявлялась в бесконечных скандалах, а также поступках, о которых я догадывался, ибо сама она не решалась мне о них рассказать… Короче говоря, она стала его бояться.
— Вы намекаете, она опасалась насильственных действий со стороны своего возлюбленного? — спросил Ленуар.
Сартин, чей парик угрожающе закачался, похоже, не одобрил неуместное, на его взгляд, вмешательство.
— Я бы не стал утверждать, — ответил Мальво. — Но иногда мне казалось, что именно так оно и было.
— Сударь, — заявил Николя, — мы хотели бы выслушать вашу версию, как прошел вечер 6 января сего года.
— Меня пригласили на вечер вместе с четырьмя моими друзьями.
— Друзьями?
— Знакомыми. Речь шла об одном из тех скромных приемов, которые госпожа Ластерье прекрасно умела устраивать. На них царили свобода, беззаботность, приятные беседы, музыка и игры. Словом, изысканные развлечения, не угодные этому господину.
И он, повернув голову, дернул подбородком, указывая в сторону Николя.
— Четверо наших друзей играли в карты. Знаменитый композитор Бальбастр рассказывал веселые истории и последние новости. Я играл на клавесине, Жюли переворачивала нотные страницы, радуясь умиротворенной атмосфере вечера. Потом явился сей господин и недовольным тоном, резкими словами и неуместным поведением нарушил его мирное очарование. Когда же он в приступе безумной ярости покинул дом, все поздравили себя с чудесным избавлением и продолжили развлечения, приставшие людям достойным и спокойным.
Источавшие яд слова Мальво, словно удары кинжала, вонзались в грудь Николя.
— А что случилось после ухода возбудителя спокойствия? — холодно поинтересовался он.
— Жюли огорчилась, но вскоре ее грусть прошла, а когда гости сели за стол, она вновь радовалась и веселилась. Как я имел возможность отметить, я столкнулся с этим господином…
И он снова дернул подбородком, указывая на Николя.
— … бродившим по комнатам с безумным выражением лица. Тогда я настолько поразился исходившей от него жгучей ненависти, что до сих пор содрогаюсь при воспоминании об этом.
— И чем же занимался сей господин?
— Он что-то искал на кухне. Желая облегчить работу утомившейся прислуге, я сам отправился туда за бутылкой вина и прекрасно помню, как, обнаружив, что я наблюдаю за ним, в глазах его промелькнул ужас. Впрочем, мне неизвестно, что он спрятал у себя под плащом. Уходя, он толкнул чернокожего слугу госпожи де Ластерье.
— Однако какой обстоятельный рассказ!
Господин Ленуар хотел что-то сказать, но Сартин, взяв его за рукав, призвал к молчанию.
— Сударь, — продолжал Николя, — извольте продолжать.
— Прием завершился довольно поздно.
— Что значит — поздно?
— О! Около одиннадцати часов. Я проводил госпожу де Ластерье к ней в будуар, где она продемонстрировала мне новые духи. Мы немного поболтали о разных пустяках и спустя десять минут я ушел.
— Однако вы на удивление пунктуальны. Вы превосходный свидетель, и уверен, ваша внимательность позволит вам ответить на ряд моих вопросов.
— Мне бы хотелось, сударь, предугадать ваши желания, дабы мои ответы явились бы для вас особенно приятными.
И он сделал легкое па, напоминающее реверанс, кое Николя счел вызывающим и неуместным.
