— Я подошел поближе, чтобы послушать, но он не дышал. Я потрогал его руку, она оказалась холодной. Я хотел пойти за помощью, но Фриоп вопил, и мне пришлось успокаивать его. Я даже дал ему пощечину. Потом мы вместе пошли к конюшням, я разбудил Пуатвена, и…
— Не торопись. Когда вы пошли за Пуатвеном, вы заперли дверь на ключ?
— Нет, мы толком не понимали, что делаем.
— Вы уверены, что в пекарне не было никого, кроме вас?
На лице подмастерья отразились мучительные раздумья.
— Честно говоря, нет, тем более что мы не открывали склад с мукой. Но ворота были закрыты.
— А где находится этот склад?
— Надо войти в чулан и повернуть шкаф, куда складывают рабочую одежду.
— И там большая клеть?
— Да нет, настоящий погреб, просторный и сухой. Мука там хорошо хранится. Хозяин не хотел о нем говорить, точнее, не хотел, чтобы о нем говорили.
— Почему?
— Потому что он набил его мукой, так как думал, что скоро будет голод.
— Что-то тут не так. Объясните поточнее.
— Хозяин хранил на складе муку, потому что считал, что скоро в городе муки будет мало и цена на хлеб вырастет. Цену уже повысили, покупатели недовольны, и нам угрожают.
— В какой форме?
— Пишут углем на стенах, Фриоп еле успевает отмывать надписи.
— И что пишут?
— Оскорбления разные… Сулят все разгромить и разграбить… а нас повесить.
— Что за человек был мэтр Мурю?
— С виду вроде добродушный, а как работать заставлять, настоящий зверь. И до барышей жадный.
Ученик едва заметно усмехнулся.
— А госпожа Мурю?
— Она торговала в лавке. Мы были для нее ничто. Мы никогда не ели у нее за столом…
— А где третий ученик?
— Это у него надо спросить. Он может делать все, что захочет.
В последней фразе прозвучала неприкрытая ненависть.
— И даже опаздывать утром на работу?
— И опаздывать тоже.
Николя вышел позвать Фриопа; мальчишка сидел на каменной тумбе и кусал кулаки.
— Идем, теперь твоя очередь.
Когда он взял мальчика за плечи, ему показалось, что руки его легли на плечи скелета, столь тощим и хрупким был подросток. Он дрожал и на каждом шагу спотыкался. Попросив Парно выйти, Николя встал между двумя подмастерьями, чтобы не дать им возможность обменяться какими-либо знаками. Фриоп был одет еще хуже, чем его товарищ. Допрос начался с обязательных вопросов. Фриоп, пятнадцати лет от роду, отец крестьянин, проживающий в Мо. Пока речь не зашла об их третьем товарище, ответы Фриопа мало чем отличались от ответов его друга. Но стоило ему услышать о третьем ученике, как на него накатил гнев; но страх мешал ему говорить. Николя сделал вид, что знает о третьем сообщнике гораздо больше; уловка его оказалась сравнимой с открытием шлюза, откуда немедленно хлынули долго сдерживаемые слова…
— Он не работает, он ничего не делает, прячется за спиной хозяина… Вечно всем пакостит, а на нас все сваливает, на меня или на Парно. Он считает нас… животными. Он доносит на нас, а сам все врет… он… нас… Тогда нас бы…
Мальчишка замолчал, прикусив губу и растерянно озираясь по сторонам. Сказал ли он лишнее или же испугался, что проговорился о том, о чем говорить запрещено? Николя решил не настаивать и переменил тему.
— Где вы берете муку для работы?
Облегченно вздохнув, Фриоп приободрился.
— Зерновой рынок бывает два раза в неделю, в среду и в субботу. Но у хозяина муки много. Подводы приезжают и уезжают…
— Расскажи мне об этом подробнее.
— Муку привозят в обход закона, на телегах, закрытых холстами; эти же телеги увозят пустые мешки. Когда телега приезжает, она всегда полна. Тут целая система, ее организовала шайка монополистов. Через своего шпиона они узнают, когда присяжные корпорации придут с инспекцией к кому-нибудь из булочников, и немедленно увозят к своим людям излишки, а те их прячут. Тот, кто прячет, получает свою долю за помощь. Они все связаны страшной клятвой.
— И твой хозяин входит в эту шайку? — спросил Николя, озадаченный тем, что ему только что на одном дыхании выпалил мальчик.
— Так я вам про то и говорю! И не только это, он отщипывает от каждого каравая, потому что совсем не жалеет бедняков. Он щиплет тут, щиплет там, все больше и больше. «Ку-ку, — говорит он, — ку-ку, а какой ни есть доход». Но Господь и Святая Дева все видят, и иногда эти общипанные кусочки поднимаются, становятся пышными, и из них получаются самые красивые булки, самые золотистые и ароматные. А хозяин очень злится.
Внезапно возбуждение мальчика прошло, и он залился слезами. Николя подумал, что ему, похоже, столько же лет, сколько его сыну. Подождав, пока Фриоп успокоится, он спросил:
— Тебе очень плохо? Ты мне всегда казался славным малым.
— Вы всегда были добры к нам, господин Николя, — произнес мальчик, с восхищением глядя на комиссара. — И господин прокурор тоже, и кухарки, и Пуатвен, который всегда подсовывал нам вкусные кусочки.
И он снова зарыдал.
— Нам не позавидуешь. Работаем полуголые, работаем и утром, и вечером, передохнуть некогда, только разве в воскресенье. А мы все терпим. Иногда мне кажется, что в чистилище и то легче. Ведь я не железный. Ночь тоже не приносит отдыха, потому что только заснешь — как уже пора на работу.
Внезапно раздался громкий шум, дверь в кухню распахнулась, и вошел Бурдо в сопровождении двух приставов и двух солдат из городского караула. Бурдо поманил к себе Николя.
Глава V
ПЕКАРНЯ
Если слепой окажется во мраке, он этого не заметит, зрячий же содрогнется.
Госпожа де Пюизье
Инспектор отвел Николя в сторону.
— В городе назревают беспорядки. Повсюду собираются люди. Пока они ведут себя мирно, только разговаривают и спорят. По дороге к вам я повстречал караульный отряд, патрулировавший улицу Монмартр; тут находится несколько булочных, и булочники чувствуют себя неспокойно.
— Все так серьезно?
— Хуже, чем можно было себе представить. Всю ночь в полицейское управление приходили донесения, подтвердившие ваши опасения. Лихорадочное оживление наблюдается вокруг Парижа, в Бовэ, Пасси, Сен-Жермене, Мо, Сен-Дени. Начались грабежи. Тысячи людей собрались в Виллер-Котре. В Понтуазе все вверх дном, толпа все крушит и ломает на своем пути, в деревнях на берегах Уазы все бурлит. В Лиль-Адане задержали баржу с зерном, мешки вскрыли, а зерно растащили.
— Но чего они хотят?
— Говорят, некие таинственные эмиссары убеждают народ, что его намерены уморить голодом, и для этого все зерно свозят в Париж, чтобы потом по завышенной цене продать его за границу. Вспомните пресловутый «голодный сговор». Он снова всплыл на поверхность! Хуже всего, что порядок можно восстановить только ценой жестких мер, но никто не хочет их применять.
