«Интересно, а как прикажешь расценивать твои слова?» — подумал Николя.
— И это делает вам честь, так что не смею настаивать. Еще две маленькие подробности: третий подмастерье, что живет в хозяйском доме… И заодно скажите, как его зовут?
— А, этот! Прилизанный щенок, которому хозяин прощает все. А вот хозяйка… Это точно Дени, Дени Камине. Только этому щенку палец в рот не клади!
— Давайте попытаемся разобраться и расскажем обо всем по порядку. Скажите, куда он пропал?
— А я почем знаю? Сами у него спросите. Шляется, как обычно, без дела. С утра до вечера болтается по улицам, потом отправляется к сводням; говорят, они уже все его привычки изучили.
— Кто сказал?
— Да разве упомнишь? В этом городе всем все известно, будто и не город вовсе, а деревня.
— И это считается обычным поведением ученика булочника?
— Я этого не говорила, — важно произнесла она. — Но если хозяину так нравится и он ему позволяет, значит, у него есть на то свои резоны. По мне, так этот Дени наглый паразит.
Во время расследований Николя приходилось сталкиваться со многими соперниками, однако Бабен, пожалуй, превзошла всех. Было ясно, что она знает гораздо больше, чем согласна рассказать. Однако он не позволил себе надавить на нее, ибо был уверен, что подобная метода приведет лишь к тому, что свидетель вообще перестанет говорить. Она вручила ему кончики стольких нитей, что, если расследование направится по пути, подсказанному его интуицией, он с помощью этих ниточек сумеет извлечь немало улик, полезных для ведения поисков.
— Похоже, вы его не слишком жалуете. Кто его родители?
В тусклых глазах служанки блеснула молния. Она опустила веки, наморщилась и неуверенно начала:
— Да кто его знает… Подозревают, что у него их и вовсе нет.
— Но ведь кто-то должен платить за его обучение.
— А я почем знаю? Нечего ко мне с такими вопросами приставать. Лучше спросите у нотариуса, который за него расплачивается.
Решительно, она многое знала о доме мэтра Мурю, гораздо больше, чем рассказала. Знала ли она о смерти булочника? До сих пор она ни разу об этом не обмолвилась. Как она расценила вторжение полицейских в дом ее хозяина и допрос госпожи Мурю? Вряд ли она скажет прямо, лучше подождать, она, может, и сама обмолвится, подслушивала она под дверью или нет.
— А двое других, Парно и…
— Фриоп. Такие же бедняки, как я, угнетенные, живут из милости, едят плохо, обращаются с ними плохо. Особенно третий. А хозяйка и вовсе презирает. Надо сказать, они, конечно, они дают повод… В общем, вы меня поняли.
— Скажите, Евлалия, как по-вашему, почему мы явились к вам сегодня утром? Мне кажется, вас это нисколько не удивило.
Она смотрела на него, и лицо ее ничего не выражало.
— Я ничего не знаю. Разумеется, из-за хозяйки.
— Есть причина, заставляющая вас так думать?
Приблизившись и озираясь по сторонам, она шепотом произнесла:
— Она уходит по ночам.
— Откуда вы знаете?
Вытянув вверх палец, она поднесла его к глазу.
— О! Я всегда начеку.
И таинственным голосом добавила:
— Она отправляется на поиски приключений!
— А сегодня ночью она выходила?
— Сегодня не знаю.
— Тогда когда же?
— Вчера было воскресенье. По воскресеньям я не работаю. Я провела вечер у своей приятельницы, привратницы с улицы Тир-Буден.
[19]
Это недалеко отсюда…
Вышеназванная улица пользовалась дурной репутацией из-за кишевших там проституток. Сартин, знавший Париж не хуже своей коллекции париков, напомнил ему однажды, что прежнее название улицы, Тир-Вит
[20]
, настолько возмутило Марию Стюарт во время ее торжественного въезда в столицу, что в 1558 году улицу переименовали.
— Значит, вчера вечером не вы подавали хозяевам ужин?
Она в нерешительности уставилась на него.
— Кто вам это напел?
— Что напел?
— Что я вчера вечером подавала хозяевам ужин.
Решив, что свидетельнице неуместно задавать вопросы, он не ответил, дабы использовать самое простое средство вынудить свидетеля продолжать рассказ.
— Да как же это было возможно, ежели я вернулась только ранним утром?
— В котором часу?
— В половине пятого. Я слышала бой часов на колокольне Сент-Эсташ.
В это время мэтр Мурю уже находился в пекарне.
— Полагаю, ваша хозяйка еще спала?
— Она! Да господь с вами! Бьюсь об заклад, она под утро только вернулась.
— А мэтр Мурю?
— В этот час он уже трудится, погоняя подмастерьев.
— Значит, вас ничего не обеспокоило?
— А чего мне беспокоиться? Меня в этом доме уже ничего не беспокоит. Все, что здесь происходит, не радует меня, но и не огорчает. К счастью, с возрастом приходит спокойствие, а потому мне тут волноваться не о чем.
— Евлалия, должен вам сказать, что сегодня утром в пекарне обнаружили труп.
Ни один мускул не дрогнул на ее лице. Подойдя поближе, он принялся вплотную разглядывать ее неприятное, исхудавшее лицо с желтоватой кожей, усеянной черными точками.
— Итак, — прошептала она, — они решили это сделать… Тот, кто больше всех дрожит за свою шкуру, тот и рискует… больше всех… Если слишком яростно прогонять крыс, они на вас набросятся… Стоит их только с цепи спустить…
Она явно разговаривала сама с собой; на губах ее играла жестокая усмешка. Когда она схватила Николя за руку, ему показалось, что руку его сжали гигантские когти.
— Эй, слышите меня? Она знает? Скажите мне, ради всего святого, она это знает?
— Знает что? — спросил Николя, высвобождая руку. — Кто, по-вашему, скончался?
— Да этот хлыщ, чертов Камине, гнусенок, что марает этот дом. Он угрожал им, а они за него платили. Да оборонит их Господь!
Слова Бабен подкрепляли подозрения комиссара. Жилище булочника источало запах преступления. Чем дальше углублялся он в лабиринт предварительного расследования, тем крепче становилась его уверенность, что мэтра Мурю убили. Физиономия Бурдо красноречиво свидетельствовала, что он думает точно так же. Долгая совместная работа позволяла им понимать друг друга без слов.
— Вы ошиблись. Мы по-прежнему не знаем, где сейчас находится Камине. Увы, речь идет о вашем хозяине, о мэтре Мурю.
