Войдя в министерское крыло дворца, он собрался попросить доложить о себе, как дверь кабинета приоткрылась, и из нее выскользнул субъект с невообразимым тюрбаном на голове. Только когда субъект с распростертыми объятиями бросился к нему на шею, Николя узнал шевалье де Ластира. Обмениваясь любезностями с шевалье, комиссар разглядывал тюрбан, видимо, тот самый, что произвел неизгладимое впечатление на Триборта. При ближайшем рассмотрении сей головной убор оказался повязкой, наложенной столь искусно, что она вполне могла обмануть невнимательного наблюдателя.
— Меня гложет совесть, — произнес шевалье. — Я не сдержал обещания и не передал ваши письма. Правда, вчера вечером я доверил их центральной почте, все, кроме письма, адресованного мадемуазель д’Арране; по дороге в Версаль я завез его к ней домой.
— Но что с вами случилось?
— Это слишком долгая история, чтобы рассказывать ее на ходу в коридоре. Скажу лишь, что австрийцы не позволили мне покинуть страну без приключений. Могу я вас пригласить сегодня на ужин? Я плохо знаю город, поэтому выбор заведения за вами.
— Проще всего встретиться в семь часов в гостинице «Бель-Имаж». Я часто там останавливался и могу утверждать, что кухня там отменная.
Они расстались, и Николя заторопился в кабинет, где, расхаживая от нетерпения из угла в угол, его ждал Сартин.
— Наконец-то! А вы не слишком торопитесь, господин путешественник! По Версалю пронесся слух, что вы предпочли перейти на службу к императрице, которая, не устояв перед вашим обаянием, решила, что не сможет обойтись без кавалера из Компьеня. А император Иосиф, несмотря на весьма мрачное место вашей встречи, расхвалил ваш дар вовремя подавать реплики.
К вящему удовольствию собеседника, Николя изобразил на лице удивление. Сартин обожал заставать людей врасплох и демонстрировать свою феноменальную осведомленность, плод созданной им службы осведомителей, равной которой не было во всей Европе. А когда ему удавалось еще и посмеяться над посетителем, он и вовсе пребывал в прекрасном расположении духа.
— О! О! Вы делаете вид, что удивлены?
— Приходя к вам, сударь, я готов к любым неожиданностям! Увы, если бы все зависело только от меня, я бы давно вернулся. Но обстоятельства сложились не в мою пользу. Позвольте же мне доказать вам, что время, проведенное в Вене, нельзя считать потерянным.
И он поставил на стол овальную картонную коробку.
В одно мгновение Сартин вновь превратился в мальчишку, гонявшего волчок на улицах Барселоны. Он сразу понял, о чем идет речь. Схватив коробку, он, словно бесценный дар, поднял ее на уровень глаз, затем поставил обратно на стол, склонился, словно обнюхивая ее, и только потом приподнял крышку, раздвинул шелковую бумагу и, заглянув внутрь, с блаженным выражением на лице закрыл глаза. Заметив, как Сартин весь дрожит, Николя подумал, что страсть к коллекционированию, видимо, действительно сродни болезни. С глазами, увлажнившимися от умиления, министр со сладострастным вздохом погрузил руки в коробку и извлек оттуда водопад серебристых кудрей, раскинувшихся, словно гибкие щупальца неведомого морского зверя. Не удержавшись, Сартин зарылся в них лицом.
— Николя, — выдавил он умирающим голосом, — я благодарю небо, что императрица предоставила вам время отыскать это сокровище. Какая красота! Какое чудо! Какие переливы, какое совершенство формы, какой блеск ниспадающих кудрей! Где вы его нашли?
— У одного постижера в Вене. Когда Жоржель еще честно служил секретарем принца Рогана, он рекомендовал мне его. Это единственный экземпляр, парадная прическа Magistrato Camerale города Падуи.
— О! — воскликнул Сартин. — У меня он будет появляться под музыку Альбинони.
[23]
Шевалье де Ластир рассказал мне…
Николя знал о привычке Сартина резко менять тему разговора, а потому остался невозмутим.
— Я знаю, что вы были у Вержена, и что часть вашей миссии завершилась весьма удачно, хотя мы и потерпели поражение. Вот что случается, когда духовному лицу не дают покоя лавры Альберони.
[24]
В сложившейся ситуации прибытие Бретейля стало своего рода фитилем… Оба сильно раздражены… Полагая, что он больший проныра, чем его бывший начальник, Жоржель хотел стать незаменимым. Но он забыл, что мы служим высшим интересам, ради которых обязаны ограничивать собственные амбиции, добиваться успехов не для себя, а для тех, кто над нами, и смиренно исполнять приказы.
Николя улыбался про себя. Какой бы глубокой ни была его преданность Сартину, она не мешала ему трезво оценивать своего бывшего начальника. Он неоднократно бывал свидетелем невинной склонности Сартина украшать себя чужими перьями и строить свою репутацию за счет успехов своих подчиненных.
— Секретная служба короля потеряла свой смысл, ведь покойный король был ее душой… Не стоит цепляться за прошлое; лучше сберечь силы для будущего, нежели растрачивать их в ностальгических вздохах. Надо перестраивать нашу систему, переделывать ее… Именно этим я теперь и занимаюсь в своей новой должности. Впрочем, я вам уже об этом говорил. Господин де Ластир, адмирал д’Арране и вы сами являетесь винтиками моей новой системы, моими фигурами на шахматной доске.
— Полагаю, сударь, что в истории с Жоржелем необходимо привести в соответствие ущерб и выгоду, оценить которые для вас не составит труда, ибо все необходимые документы у вас в руках. Однако бумага, о которой вам должен был сообщить Ластир, имеет совершенно иное происхождение, а потому вызывает особое беспокойство.
Он протянул лист с наклеенными остатками письма, найденного в камине Жоржеля в Вене. Сартин взял лист, окинул его беглым взглядом и, видимо, не придав ему значения, небрежно помахал им.
— Обычная мешанина, пригодная для ежедневных отчетов инспекторов, отбросы черного кабинета. Все это не имеет смысла. Тюрго сам принес розги и уговорил себя высечь. Ему не на что жаловаться и не на кого сваливать вину.
— Значит, вы не видите здесь ни малейшего намека на грядущие волнения?
— Успокойтесь, Николя. Вас всегда одолевают подозрения и страхи, но именно этого от вас и ждут, ведь вы обязаны заботиться о безопасности государства и короля. И именно поэтому вы работаете под моим началом.
Весь Париж утверждал, что под прикрытием Ленуара, своего доверенного лица, Сартин по-прежнему руководил столичной полицией. А если кто-то в этом сомневался, то его последняя реплика убедила бы даже завзятого скептика.
— Могу ли я узнать, действительно ли нападения на меня связаны с происками аббата Жоржеля?
— Нападения продолжились, и жертвой последнего стал Ластир. Ах, друг мой, вы только подумайте! Австрийские власти мстят нам за то, что нам удалось их спровоцировать. Но это не наш друг Кауниц, крайне осторожный и чрезвычайно предусмотрительный. Возможно, это император и Венская канцелярия: они вряд ли заблуждались относительно истинной миссии маркиза де Ранрея.
