— Как себя чувствует мой старый друг? — спросил Ноблекур, скорчив мину при первом же глотке.
— О, каждый новый день я устаю больше, чем в день предыдущий. Здоровье мое расшатано.
— Но вы продолжаете работать?
— Ах, работу я не брошу никогда. Я родился с карандашом в руке.
— Надо вам сказать, — произнес почтенный магистрат, обращаясь к Николя, — наш друг рисует всегда и везде, рисование — его страсть, и в ней с ним не сравнится никто. Благодаря его рисункам через сто лет люди будут знать, как выглядел наш Париж. Он великий художник.
— Увы, так думаете только вы!
Покопавшись в своем беспорядке, он вытащил оттуда маленькие альбомы с зарисовками.
— Я же помню, Эме, как вам нравится рассматривать мои бытовые наброски, сценки, которые мне удается подсмотреть на городских улицах.
— А вы знаете, как я ценю ваш острый взор, подмечающий любые мелочи нашей повседневной жизни. Вот, смотрите, Николя: в отличие от модной нынче манеры не прерывать линию, Сент-Обен предпочитает преумножать штрихи, множит их и карандашом, и пером, и в результате его наброски оживают.
Николя любовался разлетевшимися по полу набросками. Внезапно внимание его привлек лист, выпавший из большого альбома: на нем были нарисованы люди, гуляющие в каком-то саду.
— Неутомимый рисовальщик, — продолжал вещать Ноблекур, — он рисует везде: на полях каталогов, на любых попавшихся под руку клочках бумаги. Во время прогулки он зарисовывает прохожих, во время проповеди — проповедника.
[56]
Вот, к примеру…
— Сударь, — взволнованно воскликнул Николя, — могу я попросить вас об одной услуге?
— Для друга Ноблекура я готов на все.
— Я хотел бы взять у вас взаймы.
— Ах, если речь идет о деньгах, то вряд ли мой скромный кошелек удовлетворит вас.
— Нет! Вы меня не поняли. В связи с расследованием, которое я веду по поручению Его Величества, меня заинтересовал вот этот рисунок.
— В таком случае он ваш. Вы выбрали его из стопки, предназначенной для сожжения.
— Боже, почему?
— Потому что это повтор. В 1760-м я уже рисовал гуляющих в саду Тюильри. С той работы был выполнен раскрашенный акварелью офорт, так что это копия, причем не самая лучшая. И если она вам действительно нужна, то окажите любезность и возьмите ее себе.
— Вы даже не представляете, как она мне нужна! Но еще один вопрос: вы рисуете только с натуры или же добавляете немного вымысла — например, вымышленных персонажей или какие-нибудь окружающие их мелочи?
Сент-Обен хитро улыбнулся:
— Вижу, на что вы намекаете. Вы очень наблюдательны, сударь. Уверяю вас, я рисую только то, что вижу. Мне по нраву любые проявления жизни, поэтому мне не нужно ничего выдумывать.
— Благодарю вас, мэтр.
— Вот так всегда, — поджал губы Ноблекур, — они беседуют, а я в стороне!
Визит продолжался. Николя восхищался набросками сцен парижской жизни, архитектурными зарисовками, этюдами будущих картин. Ноблекур приобрел небольшой офорт, изображавший одну из скульптурных групп Лепотра в саду Тюильри. Зная щедрость своего друга, Николя подумал, что тот наверняка заплатил большую сумму, нежели ту малость, которую робко попросил у него Сент-Обен. Желая сделать подарок Луи и отблагодарить хозяина, он приобрел сепию под названием «Аполлон, играющий в шахматы с Марсом».
Возвращаясь домой на улицу Монмартр, Николя придвинулся к окошку фиакра и, пользуясь падавшим в него светом, внимательно рассматривал рисунок, подаренный ему Габриэлем де Сент-Обеном. Он был уверен, что не ошибся, и сердце его колотилось от волнения. Тем более что рисовальщик ничего не добавлял от себя, гарантируя точность зарисованной сценки.
— Кто бы мог подумать, что он уничтожает такие шедевры! Вот уж действительно приобретение по сходной цене!
— Вы даже не представляете, сколь ценен для меня этот рисунок. Мое расследование сразу продвинется далеко вперед.
— Что вы такое говорите?! Ага, значит, вы от меня что-то скрываете!
Николя протянул ему зарисовку. Ноблекур достал очки и принялся ее рассматривать.
— Черт возьми, не вижу ничего особенного. Гуляющие, элегантно одетые, собачка. Очень похожа на Сирюса! Дети. Скульптурная группа Лепотра, полагаю, это «Эней, выносящий Анхиза из Трои». Следовательно, сад — это Тюильри. Нет, черт побери, нет! Ничего не понимаю, просветите меня.
— Посмотрите на этих двух гуляющих, — произнес Николя, указав пальцем на заинтересовавшие его фигуры, — да, этих, под каштанами. Вас они не удивляют?
— М-м, пожалуй, у них есть некоторое сходство.
— Это вы называете сходством? Да один просто копия другого, за исключением нескольких мелочей, которые я потом вам разъясню.
— А кто они?
— Прежде чем вам ответить, я хочу рассмотреть эти фигуры через увеличительное стекло.
Прибыв домой, они поспешили в библиотеку Ноблекура, где Николя, взяв увеличительное стекло, стал внимательно разглядывать рисунок.
— Необычная манера Сент-Обена заключается в бесконечных карандашных штрихах, в наложенных мазках туши, соединенных с пятнышками гуаши, что в совокупности дает верное изображение жизни, скрупулезно передает реальность. А благодаря тщательной проработке лиц он достигает портретного сходства. Теперь смотрите, что я хочу сказать.
Удобно устроившись перед цилиндрической формы секретером, Ноблекур выдвинул крышку, положил на нее локти и приготовился смотреть.
— Вы правы, — начал почтенный магистрат, — двое под каштаном похожи как две капли воды. Однако один толстый, а у другого на носу очки. Похоже, именно это сходство вас и поразило, хотя я по-прежнему не понимаю, чем. Что нового извлекли вы из этого рисунка для своего расследования?
— А то, — торжественным тоном произнес Николя, — что персонаж, дважды изображенный на рисунке Сент-Обена, есть не кто иной, как Винченцо Бальбо, певчий-контральтист из Королевской капеллы. Но ведь автор утверждает, что рисует только то, что видит, и его наброски можно считать застывшими картинками из жизни.
— Ох, простите, сразу и не сообразил. О чем бишь вы мне недавно говорили? О том, что, возможно, мы имеем дело с близнецами? Вот вам и подтверждение. Что ж, давайте порассуждаем. Вспомним все события и постараемся составить подробное описание подозреваемого.
— Вы понимаете, это открытие перечеркивает мои шаткие гипотезы и укрепляет мои подозрения. Отныне ни у кого нет абсолютного алиби.
— Не стоит мчаться закусив удила. Мы слишком резко сменили почву, но она кажется мне весьма зыбкой, пожалуй, даже слишком зыбкой.
