— Хозяюшка, — выразительно подмигивая, начал Семакгюс, — постарайся взбодрить нашего друга Николя, ему сейчас это очень нужно. Что ты можешь нам предложить?
Уперев руки в бока, она подошла вплотную к их столу.
— В таком случае, мальчики, вам сначала надобно нечто мягкое, а потом нечто ободрительное. Что вы скажете о телячьей голяшке, вываренной в тройном бульоне? А к ней приложим парочку гарниров: шпинатное рагу а-ля Ширак, иначе говоря, шпинат в масляном соусе, и цветную капусту под соусом из каперсов.
— А чем вы нас взбодрите после этих нежностей?
— О! Непременно взбодрю! Полагаю, голубчики, вы ведь не откажетесь от свиных языков в рубашке? Ошпарив язычки и приправив, я плотненько укладываю их в глиняный горшок, затыкают пробкой, и они томятся там не меньше недели. Потом, дорогие мои, я сливаю жидкость и принимаюсь толочь ягоды можжевельника, лавровый лист, тмин, базилик, пряные травы, розмарин, шалфей и шнитт-лук. Добавляю соли и селитры, потом все хорошенько перемешиваю и отправляю в горшок к моим язычкам. Встряхнув как следует горшок, чтобы все языки покрылись моей смесью, я оставляю их еще на недельку. А потом запеленываю их в рубашку из свининки.
— … рубашку из свининки? — с интересом переспросил Николя.
— Да, в рубашку, в платьице, как тебе больше нравится! Ну, зачем прерывать такую песню? В довершение я подвешиваю их над очагом, и там они висят недели две, хотя в принципе могут висеть и год. Поданные с разными приправками, они радуют и сердце, и душу. А если к ним добавить горшочек красненькой водички…
И она заговорщически подмигнула Семакгюсу.
— Что она хочет сказать? — спросил Николя, от которого не ускользнули перемигивания Семакгюса с трактирщицей.
— То, что впервые со времени нашего знакомства она выставит тебе вино! Ты же знаешь, у нее нет разрешения на продажу спиртного. Но, узнав, как тебе сейчас плохо, наша достойная хозяйка ради тебя идет на риск.
Разговор быстро перешел на результаты сегодняшних поисков. К сожалению, они оказались не столь убедительны и не открывали новых перспектив в расследовании.
— Primo, — начал Николя, — который из братьев взял на себя покупку приборов? Если предположить, что один только что прибыл во Францию, мне кажется, вряд ли он бы смог свободно разъезжать по Парижу.
— Однако о вашем певчем тоже речи быть не может, тем более что коричневый плащ никак не может быть плащом сливового цвета, о котором упомянула вдова Менье.
— Еще один способ заметать следы. А что думает наш ученый о тиглях и ретортах?
— Ученый полагает, что для получения фосфора с равным успехом можно использовать как стеклянные сосуды, так и глиняные.
— Мы теряем время, — вновь охваченный тревогой, произнес Николя. — Почему мы еще не в Версале, почему не ищем по всем дорогам?
Мамаша Морель принесла дымящуюся голяшку в окружении гарнира и глиняный горшок, который поставила на стол, многозначительно кивнув Семакгюсу. Друзья молча принялись за мясо в собственном соку; хорошо проваренное, оно оказалось настолько нежным, что его можно было есть ложкой.
— Отвечая на ваш вопрос, напомню, что ваши люди и Бурдо, который один стоит десяти, находятся в Версале. К сожалению, собранные нами сведения не могут привести нас к дому неизвестного, ну да привозили химические сосуды и каменный уголь. Но если что-то понадобится или что-то случится, вас отыщут в любую минуту! Вы же сами все организовали. А как же иначе? Ведь у нас лучшая полиция в Европе!
Последнюю фразу он произнес, подражая интонации Сартина; Николя улыбнулся.
— Вы правы. Заметьте, как ловко наш неизвестный ввел в заблуждение возчика, проведя его такой запутанной дорогой, что тот более не в состоянии найти дом, куда отвозил груз!
— Его действия можно истолковать двояко: или он действительно превосходно знал дорогу и запутывал следы, или, наоборот, знал ее плохо, а потому постоянно ошибался и сворачивал не туда. В первом случае речь идет о вашем Бальбо, а во втором… Словом, если это не он, значит, это его брат!
— Готов держать пари, что верным окажется первое предположение: проще притвориться, что не знаешь дороги, нежели плутать, потому что в самом деле ее не знаешь.
Принесли свиные языки в сопровождении горчицы, корнишонов, маринованного лука и вишен в уксусе. Тут же лежали розовые, с прожилочками, ломтики убоины в окружении тонких хрустящих шкварок. Несмотря на жаркую погоду, благодаря своей простоте это блюдо оказалось не только вкусным, но и изрядно подкрепляющим. Семакгюс заметил, что еда влияет на состояние духа; эту же мысль по-своему им изложила мамаша Морель. Отвлекая Николя от мрачных мыслей, корабельный хирург отпускал шуточки и делал любопытные замечания. Николя ценил усилия друга и изо всех сил старался скрыть свое настроение.
— Во времена, когда развлечения занимали мой ум чаще, нежели серьезные занятия, во время приступов раскаяния мне казалось, что жизнь моя являет собой непрерывное падение в бездну. Однако нет таких состояний тела и ума, кои бы не поддавались воздействию пищи. Моим любимым блюдом тогда была свежая скумбрия, приправленная ломтиками лимона и померанца; нежное мясо этой рыбы, полагаемое исключительно легким для пищеварения, смягчало мои терзания и вселяло надежду. Хотя, как мне кажется, дело тут не в рыбе, а в маринаде, обладавшем особыми вкусовыми ощущениями. То же мы можем сказать и об этих свиных языках, что кажутся нам столь вкусными благодаря приправам.
Поддержав предложенную Семакгюсом тему, Николя заметил, что в детстве ничто его так не утешало, как сухое печенье, намазанное соленым маслом. Когда он особенно остро ощущал свое сиротство, оно помогало ему сохранять бодрость духа.
Понимая, что друг его по-прежнему поглощен печальными мыслями, Семакгюс не стал продолжать разговор и расплатился по счету.
Николя решил отправиться в Шатле и допросить госпожу Ренар. Он надеялся, что одиночество и мрачная тюремная обстановка сделали ее более сговорчивой. А чтобы добиться истины, он, не питая иллюзий относительно сей женщины, решил выдать ложь за правду. По дороге он рассказал другу, как повела себя госпожа Ренар при виде закрытого простыней тела, выставленного в Мертвецкой. Она явно боялась увидеть кого-то другого, а когда обнаружила тело супруга, нежданная радость со всей силой вырвалась на волю. Сейчас он хотел убедить ее, что тот, кого она так боялась потерять, во всем признался; возможно, тогда она сама решит все рассказать. О, разумеется, он понимал, что подобный метод нельзя назвать честным, но когда на весы брошена жизнь Эме, он готов на все. Семакгюс посоветовал ему в случае удачи сказать правду, ибо Николя не хуже его знает, что отчаяние — плохой советчик, и узница может наложить не себя руки. Весьма чувствительный к подобным вопросам, Николя пообещал непременно последовать его совету.
Прибыв в Шатле и убедившись, что из Версаля никаких известий не поступало, они спустились в камеру госпожи Ренар. Та сидела на соломе, сжимая руками концы повязанной на груди косынки; при виде посетителей она, поджав губы, уставилась на них недобрым взглядом. Окинув узницу внимательным взором, Николя оценил изменения, произошедшие с ней за время заточения. Хорошенькая в прошлом женщина, чья красота поддерживалась за счет пудры, притираний и прочих уловок, сейчас выглядела старой и жалкой, иначе говоря, такой же, как все те женщины, которых ему приходилось помещать в камеру на время расследования.
