— Радостного вам вечера, парни, — сказал он. — Это ведь вы гоняете тачки у подрядчика Токмака Абрука?
— Мы, господин, — ответил за всех Тахмад, и мы встали.
— Сидите, — велел господин. — Я поужинаю с вами и угощу вас молодым козленком, жаренным на вертеле. Он уже, кажется, поспел. Я подрядчик Халак Барей.
Мы так растерялись, что не смогли сказать ни слова.
— Я вас давно заметил, — сказал подрядчик и сел на скамью напротив Тахмада. — Ступай, Гури, жди меня снаружи. Вы ведь, все шестеро, всегда держитесь вместе?
— Да, господин, — ответил Тахмад. А маленький Гури поклонился и ушел.
— Отчего это?
— Мы все вместе пришли из Субат-Телля, господин. Мы родня и с детства дружим.
— И вы ни в ком более не нуждаетесь?
— Да, господин.
— И ни с кем здесь не подружились?
— Мы знаем своего хозяина и двух надсмотрщиков, господин. Еще знаем парней, которые нагружают нам тачки, и стражников — Баркуда Амади, его брата и еще старого, одноглазого. Нам этого достаточно, господин.
— Как замечательно! — обрадовался он. — Когда-то и я пришел из деревни гонять тачки — и поглядите, чего я добился! У меня свое дело, я держу четверых слуг и носильщиков, меня знают на самых высоких ярусах! На меня работают три десятка человек! И я им хорошо плачу — самый слабосильный из них получает семь «ног» за два дня!
Мы сразу прикинули — семь «ног» это же целых четырнадцать «кувшинов»!
— Боги были благосклонны к тебе, господин, — сказал Тахмад.
— Да, боги привели ко мне человека, который предложил мне хорошее ремесло. В память о том человеке я раз в год оказываю благодеяние таким же простым парням, как я сам двадцать лет назад. И вы тоже когда-нибудь станете большими людьми, и будете угощать молодых мясом молочного козленка.
Вскоре принесли блюдо с жирными кусками мяса, горшок с гранатовой подливой, принесли ячменную кашу, лепешки, пряные травы, кружки с пивом, и начался такой пир, что мы поняли — вот ради чего стоит жить. Ну и ради женской ласки, конечно.
Когда козленок кончился, Халак Барей велел принести жаренную на углях печень ягненка. Это было как обещанное жрецами замогильное блаженство!
Но появился Гури, что-то нашептал на ухо своему хозяину, и добрый подрядчик воздел к потолку руки.
— Горе мне, горе! — сказал он. — Пока я наслаждался жирным мясом, мои работники пошли на свадьбу к одному из них, и напились, и валяются на земле, и не могут встать на ноги! А они так нужны мне этой ночью! Горе мне, я обманул порядочных людей! Я взял у них деньги вперед, а выполнить работу не смог! Как я завтра погляжу им в глаза?!
— Если это не очень сложная работа, мы выручим тебя, господин, — сказали мы.
— Это не сложная работа, но могу ли я доверить ее вам? — спросил он.
— Конечно, можешь, господин, — ответили мы.
— И вы не бросите меня в беде?
— Не бросим, клянемся скрипом священной деревянной крестовины Мардука! — сказали мы.
Он открыл рот и сразу же закрыл. Видимо, он не ожидал от нас такой страшной клятвы.
— Тогда доедайте печень, допивайте пиво, и я поведу вас.
— Слушаемся, господин.
Ворота Вавилона, ведущие к Нашей Башне, были открыты допоздна. Там можно было даже купить у стражников факел, чтобы не сломать шею на дороге. Халак Барей дошел с нами до входа в нору и велел поторапливаться. Мы побежали в свои пещерки и переоделись в простое, повязали головы обычными повязками из небеленого льна и спустились к нему.
— Все шестеро здесь? — спросил он.
— Все, господин.
— Это хорошо. Идем.
При нем был уже не Гури, а другой слуга, повыше ростом. Он держал факел и пошел впереди.
Привели нас туда, где мы до сих пор не бывали. Ведь мы ходили к сараю, где хранились тачки, к глиняной горе, к пруду, на котором была устроена купальня, к пекарням, к площадке, где собирались разносчики, а больше нам ничего не было нужно. Оказалось, за печами, где обжигали кирпичи, был низкий и длинный сарай. И чем ближе мы к нему подходили — тем сильнее делалась вонь и тем чаще подносил Халак Барей к носу пропитанный благовониями край головной повязки. А вот его слуга даже не морщился.
— Пришли, — сказал Халак Барей. — Ну, парни, потрудитесь, и каждый получит за ночь по три «ноги». Часто ли вам выпадает такое счастье?
— Нет, господин, но нельзя ли отойти подальше от сарая? — спросили мы.
— Сейчас отойдете. Джири, выкатывай…
— Сейчас, — сказал слуга и отворил ворота сарая.
Нам, всем шестерым, стало не по себе. Мы поняли, что влипли в какую-то неприятную историю, как жук в коровью лепешку. И когда это ощущение непоправимой беды стало предельно сильным, Джири выкатил большую бочку на двух колесах. Мы сразу узнали эту бочку! Наверху у нее была приделана широкая горловина с крышкой, а воняло от нее так, что наши глаза даже заслезились.
— Мы не договаривались гонять бочки с дерьмом, господин! — закричал Тахмад. — Нам не надо твоих денег, отпусти нас!
— А кто поклялся священным скрипом деревянной крестовины? — строго спросил Халак Барей. — Выводи осла, Джири.
Мы даже сгорбились — позор лег на наши плечи грузом, как вся Наша Башня, и пригнул нас, и стал невыносим. Джири вернулся в сарай и вывел осла.
— Подержи факел, — сказал он Гугуду и стал ловко запрягать скотину. К бочке он прицепил два черпака на длинных палках. Мы смотрели в землю. Пусть даже никто во всей Нашей Башне не узнает, как мы опозорились ночью, но боги-то с небес видят, и Мардук говорит им: «Вот, посмотрите на тех, кто сдуру поклялся скрипом моей крестовины!»
— Ты старший, ты пойдешь первым, — сказал проклятый Халак Барей Тахмаду. — Эй, Гури, пойдешь с ним черпальщиком! И возьмите с собой вот этого. Научи их всему, что нужно, Гури, и жди на тридцать седьмом ярусе. Ступайте, парни. Где ты там запропал, Джири?
И он опять понюхал край головной повязки.
Вместе с Джири из сарая вышел старик и вывел второго осла.
— В три бочки работаем, хозяин? — спросил он.
— Пока в три. Нам бы хоть тридцать девятый, сороковой и сорок первый вычерпать. А если боги будут милостивы — и тридцать восьмой. Ты тоже пойдешь — будешь хоть двери придерживать.
— Я боюсь за ослов, — сказал старик.
— Я сам останусь при ослах. Когда увидят меня — их не тронут.
— Там в углу большие палки.
— Знаю. Помогайте запрягать, парни. Или вы в своей деревне никогда не запрягали ослов?
Нам было страшно прикоснуться к бочке. Халак Барей еще десять раз напомнил нам о нашей страшной клятве, прежде чем мы побрели к Нашей Башне.
