Увязала Алена узелок, наполовину собрала и другой — в который собиралась спрятать Алатырь-камень. Но вышла из комнатки — и остолбенела.
По лестнице поднималась маленькая Марта.
— Ты что это так поздно, моя крошечка? — мгновенно совладав с собой, спросила Алена.
— Почтенный херр Ребус таблички вощаные позабыл, меня прислали с табличками! — Девочка, взбежав, показала Алене дощечки с процарапанными по тонкому слою воска загогулинами. — Херр Глюк сказал — херр Ребус по ночам работает, они могут ему понадобиться!
— Давай сюда, я передам ему! — Алена протянула руку. — И зайдем в комнату, у меня для тебя кое-что есть!
Собираясь, она решила оставить те дешевые атласные ленточки, что покупала сдуру в первое время. А Марте они бы понравились, хоть в черные косы вплетать, хоть на юбку нашить.
Уверенная, что девочка войдет следом за ней, Алена повернулась, отворила дверь — и тут же услышала, как скрипит другая дверь — в мастерскую. Марта, не послушав, пожелала сама отдать таблички Даниэлю.
И ахнула!
— Что с вами, херр Ребус?
Тут и Алена вынуждена была показать вид, будто взволновалась. И было с чего — Даниэль не молча спал от наговоренного хмеля, а хрипел!
— Мой Бог! — воскликнула она. — Поди, поди отсюда, моя крошечка! С ним это случается, одна я умею ему помочь!
— И я умею помогать! — С тем маленькая Марта подбежала к мастеру Ребусу и, положив дощечки на стол, выставила вперед руки с растопыренными пальцами. Постояв с минутку так, чтобы виски Даниэля оказались между ее ладошками, девочка стала медленно сводить руки, как бы кругообразно растирая воздух над висками, как бы разгоняя по кругу сонный дурман и собирая его в кольцо, как бы заставляя незримые частицы дурмана слетать с кольца и уноситься прочь…
И с ужасом поняла Алена, что смугленькая толстушка Марта владеет силой! В тринадцать-то лет! Ведь и девкой еще не стала, на сорочке еще не имела! А сила-то ей, видать, от рожденья дадена…
Кабы увидела Алена Мартину работу в иное время и в ином месте — умилилась бы детской отваге. Надо же — старого дядьку спасать кинулась! Но сейчас не до умиления было. Коли вытащит девочка Даниэля из сонного оцепенения — прощай, камень Алатырь! Уж не удастся Алене им завладеть — мастер Ребус вернет его завтра утром Давиду Мартини Второму.
А не бывать же этому!
Давно дремавшая сила проснулась — как охотничий пес, рвалась с поводка.
Алена первым делом выкрикнула тот заговор, которым обморочила однажды Федьку. Шарахнулась от Даниэля ничего в чужом наречии не уразумевшая девочка, рукой заслонилась, но не так оказалась проста, как дурак Федька, — вроде и поддалась мороке, однако ж не до конца. И забормотала что-то — видать, и ее учили…
— Дай! — Алена показала на первое, что поймал взгляд, это были вощаные дощечки. — Дай сюда, кому говорю! Дай их сюда!
Маленькая Марта, ровно ничего не поняв, подчинилась неистовому приказу — приучена была старших слушать. Она схватила дощечки и боязливо протянула их оскалившейся Алене.
— И силу свою в придачу! — по-русски добавила Алена, принимая совершенно ненужные ей дощечки и радуясь — сообразила же, как беду избыть!
— Возьмите, фрау…
— А теперь — ступай! Иди домой! Тебя уж заждались!
Но девочка стояла, словно окаменев. Лишь тяжело дышала. И голову низко опустила — чуяла, видать, что с ней неладно.
Алена негромко повторила заговор — и тогда лишь напустила на Марту настоящую мороку. Ежели судить по приоткрывшемуся рту и вытекающей на подбородок слюне — так даже и перестаралась.
Развернула ее Алена лицом к двери, подтолкнула — и пошла маленькая Марта, еле ноги переставляя, чудом со ступенек лицом вперед не валясь.
Алена же кинулась к Даниэлю Ребусу.
Марта успела-таки ему помочь. И не могла понять Алена — хватит ли сонного зелья до обеденного времени, как она затевала, или его действие уже прекратилось. Рязанка — та бы учуяла.
Алена схватила со стола свой камень Алатырь, унесла его в комнатку, увязала во второй узел и задумалась — как быть с вощаными дощечками? Коли силу она смогла вытянуть из Марты лишь к ним впридачу, то можно ли оставить их тут Даниэлю на память, или же это опасно — выпустив их из рук, она тем самым скинет с девочки мороку и вернет ей силу?
Подумав, что у мастера Ребуса достаточно денег, чтобы купить себе новые дощечки, Алена сунула их к камню Алатырю. И незаметно выскользнула из дома.
Она уговорилась с возчиками, что придет до рассвета, когда они с пустыми телегами двинутся в путь. Ну что ж, придется посидеть где-нибудь, потосковать о ясном соколе Владимире… Летняя ночь короткая.
Скорее бы до Москвы добраться!
* * *
— Аленушка!.. — Степанида разогнулась от корыта. — Слава те господи! Я уж не чаяла и дождаться! Ну, что? Раздобыла?
— Раздобыла! — Алена распеленала узел и выложила на стол бел-горюч камень Алатырь.
Рязанка протянула к нему руки, но не прикоснулась.
— Вот ведь, сподобилась… — прошептала она.
— Всё твое сбылось, — сказала Алена. — И муж дородный был, и молодец — всё… И красть Алатырь пришлось — иначе в руки не давался, потому что…
Задумалась и с трудом вспомнила немецкое слово:
— …Раритет!
— Чего? — не поняла Рязанка.
— Редкость немыслимая.
Хоть была Рязанка на голову, а то и поболее, выше Алены, но посмотрела на нее Алена свысока. Сколько тех раритетов в Риге перещупано!
— Уж точно, что редкость, — согласилась Степанида. — Гляди ты, уцелел! Ну, свет Аленушка, теперь уж немного осталось. На Елену равноапостольную от горя своего избавишься.
— Только?.. — растерялась Алена. — Всю зиму ждать?
— А и подождешь. Всё должно быть по правилам. Проклятье-то сильное, — напомнила Рязанка. — Вдругорядь позориться не хочу.
— А зачем же я камень Алатырь бог весть откуда волокла? Зачем же?..
Чуть было не брякнула Алена непотребное — зачем, мол, с толстым немцем спала, зачем заповедь о воровстве нарушила?
— Затем, что случай твой — особый, и тем более правила соблюсти надо.
Покосилась Алена на Рязанку. Однако делать нечего, без Рязанки она сама не справится.
— Изголодалась ты, чай, светик, — Степанида сняла корыто с лавки и поставила в угол. — Кашица у меня в печи преет. Поедим, отдохнем, да и в церковку — Бога за твое возвращение возблагодарить.
— Да уж…
Стыдно было Алене — и не перед Господом во всей славе его, как на образах пишут, а перед Спасом Златые Власы. Много дел понаделала — и ему-то каяться в грехах всего тяжелее будет. Пост нарушала, праздников не блюла — как на болотном острове! Но, если с другого боку посмотреть, — ни одной церкви православной, ни одного попа истинного в Риге не было. Может, простит Спас?
