Моего упрямства хватило на полминуты. Я со злобой вцепилась
в кусочек белой ткани и вытерла глаза.
— Ненавижу.
— В первый год все плачут. Человеческие эмоции захлестывают.
Так или иначе, но все мы немного дети. Раньше я не могла сдержать слез при виде
заката. А порой плакала от умиления, почувствовав вкус арахисового масла. — Она
погладила меня по голове, нежно поддела пальцами прядку, которую я заправляю за
ухо.
— Такие чудесные, шелковистые волосы, — заметила она. — И
каждый раз все короче и короче. Почему вы их не отращиваете?
Я уже не сдерживала слез: от гордости не осталось и следа,
защита пала.
К чему отговорки, что за короткими легче ухаживать? Если уж
на то пошло, я пришла сюда выговориться и получить помощь… может, мне и вправду
помогут.
— Это не нравится ей. Она любит длинные. Вопреки моим
ожиданиям, Утешительница не заохала.
Кэти хорошо знала свое дело. Ее слегка бессвязный ответ
последовал всего через полсекунды.
— Вы… Она… она так сильна?
С моих губ слетела страшная правда.
— Да, если того пожелает. Наша история нагоняет на нее
скуку. К примеру, когда я работаю, она все больше дремлет. Но все равно она
здесь, внутри. Иногда я чувствую, что она ничуть не слабее меня. — Мой голос
стих до шепота.
— Странница! — ужаснулась Кэти. — Что же вы мне раньше не
сказали, что все так плохо? И давно это?
— Становится все хуже. Она все сильнее, но не настолько
сильна, как Целитель рассказывал — помните, про Кевина? Контроль она пока не
захватила. И не захватит. Я ей не позволю! — В голосе у меня появились
истерические нотки.
— Конечно, этого не случится, — успокаивала она. — Конечно,
нет… Нужно было раньше мне сказать, что вы так… несчастны. Вам стоит показаться
Целителю.
Вся в растрепанных чувствах, я не сразу поняла, что она
имеет в виду.
— Целителю? Вы хотите, чтобы я сменила тело?
— Никто не осудит ваш выбор, Странница. Если носитель
дефективен…
— Дефективен? Проблема не в ней, а во мне. Я слишком слаба
для этого мира! — Я сидела, униженная, уронив голову на руки. Слезы душили.
Кэти осторожно меня приобняла. Я так старалась совладать с
бурей эмоций, что не отодвинулась, хотя и считала объятия делом интимным.
Мелани тоже не пришла в восторг от идеи обниматься с чужаками.
Само собой, она все слышала и сейчас, когда я наконец
признала ее власть, торжествовала. Злорадствовала. Если меня переполняли
чувства, ее всегда было сложнее контролировать.
Я попыталась успокоиться и поставить нахалку на место.
«Это ты не на своем месте». Ее мысль была тиха, но
отчетлива. Неужели все так плохо? Она уже настолько сильна, что может говорить
со мной, когда пожелает. Это было почти так же ужасно, как в первые минуты
после пробуждения.
«Уходи. Теперь я здесь живу». «Ни за что».
— Странница, дорогая, нет. Вы не слабая, мы обе это знаем.
— Гм.
— Послушайте. Вы сильная. Необычайно сильная. Наш вид во
многом единообразен, но вы выделяетесь из массы, вы храбрая. И ваши прошлые
жизни — лучшее тому доказательство.
— Прошлые, может быть, а эта? Куда делась моя сила?
— Люди более индивидуальны, чем мы, — продолжала Кэти. — Они
очень разные, и некоторые сильнее других. Я действительно верю, что любого
другого Мелани сломала бы за считанные дни. Может, это случай, может, судьба, —
судя по всему, столкнулись два самых сильных представителя наших видов.
— И сравнение явно не в нашу пользу, верно? Она меня поняла.
— Она не побеждает, Странница. Я ведь сейчас говорю с вами.
А она лишь тень в уголке вашего сознания.
— Она разговаривает со мной, Кэти. Думает о чем то своем. У
нее даже есть свои секреты.
— Но она же не говорит вместо вас? Я бы на вашем месте и
слова не выдавила.
Я не ответила. Я чувствовала себя слишком несчастной.
— Думаю, вам стоит задуматься о реплантации.
— Кэти, вы только что сказали, что она сломает любую другую
Душу. Не знаю, соглашусь ли я с вами… возможно, вы всего лишь выполняете свою
работу и пытаетесь меня утешить. Но если она и правда так сильна, нечестно
передавать ее кому то другому только потому, что я «не справилась». Вы бы
согласились ее взять?
— Я не хотела вам говорить, чтобы не расстраивать.
— Это значит, что…
— Вряд ли это тело признают годным для повторного
использования.
— О о!
По спине побежали мурашки, причем ужас охватил не только
меня.
Мысль показалась неприемлемой. Я так легко не сдамся. Все
долгие годы, пока моя последняя планета — мир Водорослей, как ее здесь
называли, — вращалась вокруг своих солнц, я ждала. И хотя постоянно ощущать
себя вкопанной оказалось куда сложнее, чем представлялось, хотя жизнь Водоросли
показалась бы вечной на этой планете, я не сменила тело, до конца прошла
жизненный цикл носителя.
Отказ от тела выглядел расточительством, неблагодарным и
неправильным, насмешкой над Душами, над самой нашей сутью. Мы делали наши миры
лучше — в противном случае мы их просто не заслуживали. Вдобавок мы были
бережливы. Все, что нам доставалось, мы улучшали, делали более красивым и
мирным. А люди, грубые и разнузданные, так часто убивали друг друга, что
убийство стало частью их жизни. За тысячелетия они изобрели разнообразные
истязания: даже сухие официальные выкладки приводили меня в ужас. Войны
бушевали почти на каждом континенте — узаконенное убийство, убийство по приказу,
порочное и весьма эффективное. Представители мирных наций отворачивались, чтобы
не видеть, как их сородичи умирают от голода на их пороге. Богатые ресурсы
планеты распределялись неравномерно. И что самое мерзкое, их отпрыски — новое
поколение, на которое мой вид чуть ли не молится, надежда на будущее — слишком
часто становились жертвами жутких преступлений. И виноваты в этом не
незнакомцы, воспитатели и опекуны. Страшными ошибками и алчностью люди
подвергли опасности весь земной шар. Сравнивая вчерашний день с сегодняшним,
нельзя не признать, что благодаря нам Земля стала лучше.
«Вы уничтожаете целые виды, а потом похваляетесь друг перед
другом».
Я сжала руки в кулаки.
«Вот избавлюсь от тебя — и дело с концом», — напомнила я ей.
