Пустота проглатывает меня. Ноги тщетно молотят воздух. Руки
пытаются найти, за что ухватиться, что нибудь твердое. Холодный воздух бьет в
лицо, как смерч.
Звук удара я слышу раньше, чем чувствую… Ветра больше нет…
Зато пришла боль… Боль повсюду… Прекратите.
«Слишком низко», — шепчу я, превозмогая боль. Когда же это
закончится? Когда?…
Чернота поглотила мучения, и я благодарно расслабилась,
радуясь, что страшное воспоминание наконец то закончилось. Чернота заслонила
все, освободив меня. Я глубоко вдохнула, успокаиваясь, — привычка этого тела.
Моего тела.
Но затем краски вернулись, и неистовая волна памяти снова
накрыла меня.
«Нет!» — запаниковала я, испугавшись холода, боли и самого
страха.
Но это было другое воспоминание. Воспоминание внутри
другого, последнего — как последний глоток воздуха — и все же, каким то
непостижимым образом, ярче и сильнее.
Чернота заслонила все, оставив одно лицо.
Лицо, которое выглядело для меня настолько же чужим, как для
этого нового тела — безликие змеевидные щупальца моего прошлого носителя. Лицо,
словно на картинках, с помощью которых меня готовили к этому миру. Их было
сложно различить, разобраться в крохотных нюансах форм и оттенков —
единственных показателях индивидуальности. Все одинаковые, как на подбор:
посередине нос, над ним глаза, под ним губы, уши по бокам. Все чувства, кроме
осязания, сосредоточены в одном месте. Череп обтянут мышцами и кожей, волосы —
на самом верху и на странных щетинистых полосках над глазами. У некоторых
мужских особей щетина покрывает и нижнюю челюсть. Цвет варьируется оттенками
коричневой гаммы: от бледно кремового до почти черного. Как еще их различишь,
если не по цвету?
Это лицо я бы узнала из миллиона.
Я не могла отвести глаз от правильного, золотисто
коричневатого прямоугольника с чуть выступающими скулами. Волосы, покрывавшие
только верх головы и щетинистые полоски над глазами, были всего на несколько
тонов темнее, чем кожа, — если не считать нескольких соломенно желтых прядок.
Радужка глаз — чуть темнее волос, но тоже со светлыми крапинками. Крохотные
морщинки вокруг глаз; ее воспоминания подсказали, что это следы улыбок и яркого
солнечного света.
Я не знала, что здесь принято считать красивым, но вдруг
ясно увидела, что передо мной — воплощение красоты. От него невозможно было
оторваться. И как только я поняла, лицо исчезло.
«Мое», — пронеслась чужая мысль, которой там было не место.
И я снова застыла, пораженная. Здесь должна быть только я. Почему же мысль
прозвучала так уверенно, так отчетливо?…
Невозможно. Откуда ей взяться? Теперь это я.
«Мое, — обрушилась я на нее, в каждую букву вложив всю свою
властность и силу. — Все здесь мое».
«Почему же тогда я ей отвечаю?» — спросила я себя, и тут мои
размышления прервал звук голосов.
Глава 2
Подслушанный разговор
Где то совсем рядом со мной тихие голоса вели приглушенный
разговор.
— Боюсь, для нее это слишком, — мягко произнес глубокий
мужской голос. — Впрочем, как и для любого. Столько насилия! — В тоне явно
прозвучало отвращение.
— Она только раз вскрикнула, — с ноткой ликования ответил
более высокий и резкий женский голос, словно подчеркивая, что победа остается
за ней.
— Знаю, — согласился мужчина. — Она очень сильная. Другие и
с меньшим бы не справились.
— Она справится, я с самого начала говорила.
— Может, вам стоит поменять Призвание, — колко ответил
собеседник. «Сарказм», — подсказала память. — Стать Целителем, например, как я?
Женщина издала звук, означающий веселье. Смех.
— Это вряд ли. Нам, Искателям, как то ближе другие диагнозы.
Мое тело знало это слово, это название: «Искатели». По спине
побежали мурашки — остаточная реакция. Разумеется, мне то незачем бояться
Искателей.
— Я порой гадаю, как вы справляетесь с инфекцией
человечности, — все еще раздраженно произнес мужчина. — Насилие — часть вашей
жизни. Неужели врожденный темперамент ваших тел настолько силен, что вы
получаете удовольствие от всех этих ужасов?
Меня удивил обвинительный тон. Этот разговор был похож…
похож на спор. Нечто, знакомое моему телу, но не мне.
Женщина защищалась.
— Мы не выбираем насилие. Мы с ним сталкиваемся по
необходимости. Вам, остальным, повезло, что есть ктото, готовый выполнять
грязную работу. Мы трудимся ради вашего же спокойствия.
— Когда то трудились. Думаю, скоро ваша профессия исчезнет.
— Взгляните на эту кровать, и вы поймете, что заблуждаетесь.
— Всего лишь человеческая девушка, одна и без оружия! Да уж,
страшна угроза!
Женщина с силой выдохнула. Вздох.
— Может быть, вы знаете, откуда она пришла? Откуда взялась в
центре Чикаго, давным давно цивилизованного города, в сотнях миль от любого
очага сопротивления? Как ей это удалось, одной?
Она задавала вопросы так, словно заучила их наизусть и не
ждала ответов.
— Это ваши проблемы, не мои, — сказал мужчина. — Моя задача
— помочь этой Душе как можно безболезненнее адаптироваться в новом теле. И вы
мне мешаете.
Постепенно настраиваясь, приспосабливаясь к новому миру
ощущений, я только сейчас поняла, что речь обо мне. Я та Душа, о которой они
говорят. «Душа» — слово, у которого был еще и другой, новый для меня, смысл;
слово, так много значившее для моего носителя. На каждой планете мы выбирали
себе новое имя. Душа. Полагаю, весьма уместное определение. Невидимая сила, что
управляет телом.
— Мои вопросы не менее важны, чем ваши обязанности.
— А вот с этим я бы поспорил.
Послышалось какое то движение, и женский голос внезапно
перешел на шепот.
— Когда она будет готова отвечать? Действие снотворного уже,
наверное, проходит.
— Дайте ей отдохнуть. Пусть сама во всем разберется и
выберет время. Представьте, какой она испытает шок, осознав, что находится в
носителе бунтарке, которая к тому же пыталась совершить самоубийство, изувечить
тело! Как можно в мирное время обрекать себя на такое! — Голос его звенел от
переполнявших чувств.
— Она сильная… — Женщина перешла на успокаивающий тон. —
Видите, как легко она справилась с первым, самым страшным, воспоминанием?!
