Голую кожу мыло жгло еще сильнее, но ради того, чтобы снова
стать чистой, я готова была вытерпеть любой зуд. Едва я намылилась, все тело
защипало, а кожу головы как будто ошпарили кипятком. Синяки и ссадины были
более чувствительны, чем остальная кожа, — должно быть, еще не сошли. Я с
облегчением положила едкое мыло на каменный бортик и принялась смывать его,
снова и снова — так же, как поступила с одеждой.
Я пробиралась обратно со странным чувством облегчения и
сожаления. Купаться было очень приятно, так же, как, несмотря на жжение, было
приятно почувствовать себя чистой. Но я слишком устала от полной слепоты и
воображаемых опасностей, которые якобы таились в темноте. Я пошарила вокруг,
нашла сухую одежду, быстро ее натянула и сунула сморщившиеся от воды ступни в
туфли. В одной руке я несла мокрые вещи, в другой — обмылок, осмотрительно
держа его двумя пальцами.
Джеб засмеялся, глядя на злополучное мыло.
— Жжется, да? Мы пытаемся это исправить. — Он обернул руку
полой рубашки, и я вложила мыло в его протянутую ладонь.
Я не ответила на его вопрос, потому что мы были не одни; за
ним выстроилась молчаливая очередь — пять человек, все с полевых работ.
Иен стоял в очереди первым.
— Выглядишь лучше, — сообщил он мне, то ли удивленно, то ли
с раздражением — по его тону сложно было понять.
Он протянул к моей шее длинные белые пальцы. Я отшатнулась,
и он быстро отвел руку.
— Извини, — пробормотал он.
Непонятно, за что Иен извинялся: за синяк или за то, что
меня напугал? Вряд ли он просил прощения за то, что пытался меня убить.
Наверняка он все еще желал моей смерти. Впрочем, спрашивать его я не
собиралась. Я пошла дальше, и Джеб устремился следом.
— Что ж, все прошло не так уж и плохо, — сказал Джеб по пути
через темный коридор.
— Ага, — пробормотала я. В конце концов, меня пока не убили.
А это всегда плюс.
— Завтра будет лучше, — пообещал он. — Мне всегда нравилось
заниматься огородом: просто чудо, сколько жизни таит в себе мертвое с виду
семечко. Вот так смотришь и думаешь: а может, и ты, старый хрыч, на что
сгодишься? Хотя бы на удобрение! — Джеб рассмеялся своей шутке.
Мы добрались до пещеры с большим огородом, и Джеб повел меня
не на запад, а на восток.
— Только не говори, что ты не проголодалась, пока мы копали,
— сказал он. — Обслуживанием номеров я не занимаюсь. Придется тебе есть вместе
с остальными.
Я потупилась и, скорчив гримасу, послушно последовала за ним
на кухню.
Хорошо, что еда была такой же, как всегда, потому что, если
бы неким волшебным образом передо мной вдруг материализовался бифштекс или
пакетик с чипсами, я бы все равно не заметила бы разницы. Я с трудом заставляла
себя глотать — боясь издать хоть звук в мертвой тишине, встретившей мое
появление. Народу на кухне было немного — с десяток человек стояли у стоек,
поедая черствые булки и жидкий суп. При моем появлении все стихли. Интересно,
сколько еще это будет продолжаться.
Как оказалось, ровно четыре дня.
И ровно столько же времени у меня ушло на то, чтобы понять,
чего добивается Джеб, какие мотивы стоят за его превращениями из гостеприимного
хозяина в ворчливого надзирателя и обратно.
На следующий день после рыхления я помогала засеивать и
поливать то же поле. Теперь рядом с нами работали другие люди — судя по всему,
тут существовали специальные смены. В эту группу входила Мэгги и женщина с
шоколадным загаром — ее имени я не помнила. Все работали молча, в
неестественной тишине — молчаливый протест, вызванный моим присутствием.
Иен работал с нами, явно не в свою смену, и мне это не
нравилось.
Обедать снова пришлось на кухне. Неловкое молчание нарушил
Джейми, который обедал с нами. Он наверняка заметил, как все стихли, но нарочно
вел себя так, кроме нас — Джейми, Джеба и меня, на кухне никого не было. Джейми
болтал без умолку: рассказывал об уроках Шэрон, гордо заявил, что ему попало за
ответ вне очереди, и пожаловался, что в наказание Шэрон слишком много ему
задала. Джеб слегка его пожурил. В отличие от меня у них неплохо получалось
делать вид, что ничего не происходит. Джейми стал меня расспрашивать, как
прошел день, но я лишь уткнулась в тарелку, отделываясь односложными ответами.
Он, похоже, расстроился, но давить на меня не стал.
Ночью все повторилось с точностью до наоборот: Джейми
забрасывал меня вопросами до тех пор, пока я не взмолилась, чтобы он дал мне
хоть немножечко поспать. Джейми заявил права на свою комнату, заняв сторону
кровати, где раньше спал Джаред, а мне отдал свою половину. Все снова стало
почти как раньше, в воспоминаниях Мелани, и ей это нравилось.
Джеб тоже был не против.
— Теперь не придется искать охранника. Не забывай, всегда
держи ружье под рукой, — сказал он Джейми.
Я снова запротестовала, но они отказались меня слушать. По
ночам Джейми клал ружье рядом с собой, на другую сторону кровати, а меня из за
этого мучили кошмары.
На третий день я работала на кухне. Джеб показал мне, как
замешивать тесто из грубой муки, как оно должно подниматься и как лепить из
него булки, а позже, когда стемнело, научил разводить огонь под большой
каменной печкой.
В разгар дня Джеб ушел.
— Схожу за мукой, — пробормотал он, теребя ремешок,
крепивший на поясе ружье.
Три молчаливые женщины, которые месили тесто рядом с нами,
не поднимали глаз.
Я по локти завязла в липком тесте и принялась его оттирать,
порываясь пойти за Джебом. Джеб улыбнулся, бросил взгляд в сторону потупившихся
женщин, покачал головой и выскочил из кухни, не дав мне опомниться.
Я замерла и, затаив дыхание, уставилась на блондинку,
которую встретила в купальне, женщину с седой косой и мать с заспанными
глазами. До них вот вот дойдет, что они спокойно могут меня убить: ни Джеба, ни
ружья, мои руки по локоть в кадке с липким тестом — в общем, никаких
препятствий. Однако женщины продолжали месить и лепить, словно не осознавая
бросающуюся в глаза истину. Я долго стояла не дыша и в конце концов вернулась к
работе, пока они не смекнули, что к чему.
Джеб отсутствовал целую вечность. Наверное, муку ему
пришлось молоть, и потому он так долго не возвращался.
— Долго же тебя не было, — сказала женщина с седой косой.
Теперь я точно знала, что Джеб вернулся, и что это не игра
моего воображения. Он с глухим стуком уронил мешок на пол.
— Тяжело ведь! Сама попробуй, Труди. Труди хмыкнула.
