Правая оказалась быстрее. И вела ею не я.
Кулак Мелани с глухим хлопком врезался Джареду в челюсть, и
его лицо отлетело от меня: плоть против плоти, яростная и свирепая. Силы удара
хватило лишь на то, чтобы слегка его оттолкнуть, но едва наши губы разомкнулись,
как он отпрянул от меня, и ужас на моем лице отразился в его глазах.
Я уставилась на сжатый кулак — брезгливо, как на скорпиона,
вдруг выросшего из моего предплечья. Из горла вырвался вздох отвращения. Я
обхватила запястье левой рукой, отчаянно стремясь не допустить, чтобы Мелани
использовала мое тело для насилия.
Джаред, не отрываясь, смотрел на кулак, который я
удерживала, и ужас на его лице постепенно сменялся удивлением. В ту секунду у
него было совершенно беззащитное выражение. Я легко читала мысли, пробегающие
по его обескураженному лицу. Такого он не ждал. А ожидания у него имелись, это
было яснее ясного. Он устроил мне проверку, испытание, которое четко просчитал
и в результатах которого был заранее уверен. Но его ждал сюрприз.
И все таки прошла я испытание или провалила?
Боль в груди не стала для меня сюрпризом. Я уже успела
понять, что «разбитое сердце» — больше, чем метафора.
В ситуации «дерись или беги» передо мной никогда не стоял
выбор; я всегда убегала. Между мной и спасительной темнотой выхода из туннеля
находился Джаред — пришлось юркнуть в заставленную коробками нору.
Коробки захрустели и затрещали, вдавленные в пол моим весом.
Я пробралась в невозможное пространство, протиснулась между тяжелых ящиков,
проламываясь сквозь остальные. Пальцы Джареда царапнули мне ногу — он попытался
ухватить меня за лодыжку. Я лягнула здоровенную коробку, которая упала между
нами. Джаред замычал, и к горлу подступило удушливое отчаяние. Мне не хотелось
снова причинять ему боль; я не собиралась его бить, я просто хотела скрыться.
Карабкаться дальше было некуда. Вместо звука разрываемых
коробок до меня донесся звук моих же рыданий. Я услышала прерывистые, рвущиеся
из груди всхлипы, и мне показалось, что меня растоптали, изваляли в грязи,
унизили. Я была в ужасе от себя, от насилия, которому поддалась — вольно или
невольно. Впрочем, рыдала я не из за этого. Слезы лились из за того, что это
оказалась проверка, а я то дура, дура влюбчивая, размечталась…
Внутри Мелани корчилась в страданиях; непросто было отделить
ее боль от моей. Я смертельно обиделась, потому что поцелуй Джареда оказался
ненастоящим; она — потому что ей он показался вполне искренним. Прошло немало
времени с тех пор, как рухнул ее мир, но, несмотря на бесконечную череду пережитых
ею потерь, она впервые почувствовала себя преданной. Да, ее отец привел Ищеек к
детям, но Мелани знала, что это не он. Она ощутила грусть, но не предательство.
Ее отец погиб. А вот Джаред… Джаред был жив.
«Никто тебя не предавал, дурочка», — пожурила ее я. Мне
хотелось, чтобы ее боль улеглась. Двойные страдания — слишком тяжелый груз, мне
и моих достаточно.
«Как он мог? Как?» — выла Мелани, не обращая на меня
внимания. Мы не могли сдержать рыдания.
Мы обе находились на грани истерики, и тут прозвучало одно
единственное слово… У входа в нору низкий, хриплый голос Джареда как то по
детски спросил:
— Мел?
Глава 30
Сдержанность
— Мел? — повторил Джаред, и надежда, которую он так хотел
скрыть, окрасила его голос.
Меня душили слезы — я еще не оправилась от потрясения.
— Это же ради тебя, Мел. Ты же знаешь. Не ради этой твари.
Ты же знаешь, я целовал не ее.
Всхлипы перешли в рыдания. Почему у меня не получается
заткнуться? Я попробовала задержать дыхание.
— Если ты там, Мел… — Он замолчал.
Мелани ненавидела это «если». Наружу вырвался всхлип, я
словно хватала ртом воздух.
— Я люблю тебя, Мел, — сказал Джаред. — Даже если тебя там
нет, даже если ты меня не слышишь. Я тебя люблю.
Я сдержала дыхание, до крови закусив губу. Физическая боль
несколько отвлекала.
Снаружи стало тихо. Я наконец взяла себя в руки и тоже
стихла, внимательно прислушалась, сосредоточилась на том, что могла услышать. Я
не думала ни о чем, не издавала ни звука.
Тело мое изогнулось в чудовищной, невообразимой позе: голова
в самом низу, правая щека прижата к шершавому каменному полу, плечи вдавлены в
край коробки, правое — чуть выше. Ноги торчат под разными углами, правая икра
уперлась в потолок. Борьба с коробками не прошла даром: по всему телу
расплывались синяки. Придется объяснять Иену и Джейми, что я сама себя
разукрасила. А как им объяснишь? Признаться, что Джаред поцеловал меня ради
эксперимента: подопытному кролику всадили заряд тока и наблюдают за ним?!
И сколько еще мне вот так здесь торчать? Шуметь не хотелось,
но спина, казалось, вот вот не выдержит и сломается. С каждой секундой боль
становилась невыносимее. Чем дольше, тем сложнее было ее терпеть. К горлу
подкатывал стон.
Мелани было нечего мне сказать. Ярость и облегчение — вот
что она чувствовала. Джаред разговаривал с ней! Он поверил в то, что она
существует, сказал ей, что любит ее. Но поцеловал то он меня. Мелани пыталась
себя убедить, что переживать не стоит, что на то имелись свои причины, и на
самом деле этот поцелуй был вовсе не тем, чем казался. Ее попытки особым
успехом не увенчались. Ее внутренний монолог предназначался не мне: она не
желала со мной разговаривать и в прямом смысле от меня отгородилась.
Я ощутила непривычную злость. Не такую, как в начале, когда
я боялась Мелани и мечтала, чтобы ее удалили из моего сознания. Нет, я тоже
чувствовала, что меня предали. Как она могла винить меня в случившемся? Это же
глупо! Нет моей вины в том, что я влюбилась в воспоминания, которыми Мелани же
меня и пичкала, что пошла на поводу у этого необузданного тела? Я переживала за
Ме лани, а вот ей было на меня наплевать. Более того, она злорадствовала. Люди
злы.
В тишине у меня по щекам струились слезы, но куда спокойнее,
чем раньше. Враждебность Мелани вскипала в моем сознании.
Внезапная невыносимая боль в согнутой, покрытой синяками
спине стала последней каплей, переполнившей чашу терпения.
— М м, — прокряхтела я и оперлась о камень и картон, пытаясь
разогнуться.
Плевать на шум, нужно отсюда выбираться поскорее. Я
поклялась себе, что больше никогда не пересеку порог этой проклятой дыры, лучше
умру. В буквальном смысле.
Выбраться наружу оказалось гораздо сложнее, чем залезть
внутрь. Я крутилась и вертелась, пока не изогнулась, будто скрученный калач, и
заплакала, как ребенок, испугавшись, что застряла здесь навсегда.
