– Махнёмся? – без задней мысли предложил Морин, но Рустам лишь отрицательно качнул головой.
– Я уж как-нибудь со своим.
– Понятно, – усмехнулся Денис, – как с той девкой: всем нравится, а как в жены брать, так все сразу – разворот на сто восемьдесят и в тень.
– Да нет, Дэн, – попробовал оправдаться Рустам, – я рад бы, без брехни, но коней на переправе не меняют, сам знаешь.
– Знаю, – примирительно согласился Морин и добавил: – Да я бы, если уж совсем честно, и не отдал. Привык.
На этом их разговор о Маркитанове закончился, плавно перейдя на подготовку к предстоящему боевому выходу.
Следующие сутки пролетели незаметно, в обычных хлопотах. И о том, что старшим с третьей группой никто не идёт, Морин узнал уже после того, как было принято «командирское решение». На крик души, обращённый к подполковнику Лунёву – «что же, ему теперь идти на задание без старшего – более опытного офицера?», комбат с философской улыбочкой бросил:
– А на хрена тебе старший? У тебя вон Димарик есть.
На этом вопрос, как говорится, был исчерпан, и стало понятно, что на своё первое боевое задание старший лейтенант Денис Петрович Морин отправится самостоятельно.
Что-что, а времени на подготовку было достаточно. Бойцы уже давно проверили свою амуницию, подогнали разгрузки, простирнули выданные горные костюмы-«горки» второй категории, проверили и подлатали старые рейдовые рюкзаки. Те, кому посчастливилось получить новые «Ррки», какое-то время усиленно пыхтели, прошивая не слишком надёжные швы лямок. В конце концов, основные сборы были закончены, и началась мелочная суета с укладыванием и перекладыванием вещевого имущества. Те же самые заботы тяготили и собирающихся на боевое задание группников.
– Тихоныч, ты мою кружку не видел? – Роющийся в рюкзаке Морин повернулся к вальяжно развалившемуся в кресле старшине роты старшему прапорщику Владимиру Тихоновичу Полынину.
– Да что ты её ищешь, возьми вот ту! – показал пальцем старшина на стоявшую подле ножки кровати большую кружку из нержавеющей стали, отличную тем, что её бока имели толстый тёмный нагар, оставленный огненными языками некогда сгоревших под ней многочисленных таблеток сухого спирта. Кружка эта прежде принадлежала уехавшему по замене капитану Антохину. Видимо, тот решил, что проще купить новую, чем отмыть старую. Так она и стояла, бесприютная, бесхозная, дожидаясь своего часа. Выбросить жалко, использовать в таком виде страшно, отмывать лень. Понятно, что Антохин доводил её до такого состояния постепенно и притерпелся, а уж после, будучи слегка суеверным, не решался мыть, почтя неким удачливым талисманом.
– Так она же грязная, как чёрт знает что, – возмутился таким предложением Морин.
– Больше грязи – шире морда. Димарик, верно я говорю? – Старший прапорщик повернулся к заглянувшему в офицерский кубрик Маркитанову.
– Так точно, товарищ старший прапорщик! – согласно закивав головой, подтвердил Димарик. – А вы это об чём?
– Да вот, товарищ старший лейтенант от кружки отказывается, – покосился на привередливого группника Тихонович.
– На халяву? – Версия о том, что кто-то может отказаться от чего-то дармового, требовала подтверждения.
– Ес-тес-твен-но, – процедил старшина, развеяв всяческие сомнения относительно умственного здоровья отказывающегося.
– А я бы взял, – невинно сообщил старший сержант.
– Да бери! – широким жестом тут же разрешил старшина, справедливо полагая – «не своё – не жалко», и ткнул пальцем в посудину, которая в мгновение ока приобрела своего хозяина.
– Во, почти новая! – восхищенно воскликнул Димарик и, цапнув кружку, быстро (пока не передумали) выскользнул на улицу, начисто забыв, за чем, собственно, шёл. Через полчаса напряженных трудов в его руках блистала начищенным серебром отличная металлическая кружка с изящно вытесненным селезнем, летящим над бескрайней водной поверхностью. Хвалиться приобретением Димарик лишний раз не стал, а, вдоволь полюбовавшись, убрал кружку в приготовленную к замене сумку. Для использования на БЗ у него была своя, старая, слегка лопнувшая с одного края, видавшая виды стальная кружка, едва ли ещё не более чёрная, чем только что отмытая.
А Тихоныч, выйдя из палатки и случайно увидев, как блеснула на солнце в димариковских руках отчищенная кружка, весело усмехнулся: «Что ж, наш пострел везде поспел». Димарика, несмотря на все его чудаковатости, в отряде любили, и старшина был только рад, что тот оказался теперь с новой кружкой, и никто не виноват в том, что отказавшемуся от предложения Морину пришлось в этот раз довольствоваться обычной эмалированной.
Полынин постоял некоторое время, глядя на опускающееся к горизонту солнце, и, поглаживая свой солидно выпирающий живот, двинулся в направлении каптерки. Надо было ещё раз перебрать имеющиеся в наличии вещи, что-то сдать на склад, что-то выкинуть, что-то до поры до времени отложить. А ещё следовало просмотреть имущество уходящих на боевое задание: кому-то из бойцов заменить что-либо пришедшее в негодность, а кого-то заставить залатать, зашить, отремонтировать порванное или поломанное. А ещё следовало… да мало чего ещё следовало сделать старшине роты специального назначения! Главное, что все знали – он, старший прапорщик Владимир Тихонович Полынин, ничего не забудет, ничего не упустит. Да разве он мог что-то упустить, если в своё время, будучи старшиной роты связи, вдоволь намотался по горам, заменяя то одного, то другого вышедшего из строя радиста? Это сейчас, когда всё немного устаканилось, он оброс солидностью, отрастил брюшко и уже даже в мыслях не помышлял надолго покидать территорию ПВД. Сейчас его обязанностью было обеспечить потребности личного состава, раз в неделю сходить в наряд дежурным по части и каждый третий день ездить за водой в соседний пехотный полк. «Боевые» ему закрывали регулярно и от души, так что причин рваться на боевые задания у него не было. Конечно, находились ретивые контрактники, пытавшиеся пенять его за получаемые «ни за хрен» деньги, но лучше всего им ответил как-то приехавший сюда и бывший немного в подпитии командир части полковник Шогинов.
– А что ты хочешь? – выпучился он в ответ на претензии по поводу несправедливого закрытия боевых, которые от имени всего коллектива разведчиков высказал кто-то из «старых», вдоволь повоевавших контрачей. – Ты сейчас отвоюешь – и фьють из армии, за гроши служить не станешь! А они, – кивнул комбриг в сторону палатки прапорщиков и офицеров служб обеспечения, – так и будут лямку тащить. Мне на тебя всего такого фасонисто-ветеранисто-боевого – тьфу и растереть. Считаешь несправедливым? Рапорт на стол. Уйдёшь ты, придут другие, а с ними мне служить и служить!
На этом обсуждение темы было закрыто. Обида у контрактников осталась, но вопрос о выплате боевых больше так остро не поднимался. «Каждый несёт свои яйца» – этот постулат был принят к действию, и всё пошло своим чередом.
Подготовка к боевому заданию продолжалась полным ходом. Оперативные данные, как и всегда, говорили об одном и том же: где-то как-то, кто-то что-то видел… слышал… предположительно, между «от сих до сих» находится база боевиков в количестве «от и до». Впрочем, «от» в расчёт можно было не брать – на базах всегда находилось боевиков больше, чем предполагалось изначально. Поэтому на совещании комбат в очередной раз проинструктировал идущих на выполнение боевой задачи: «В первую очередь – ведение разведывательно-поисковых действий, и уже во вторую – вступление в непосредственное соприкосновение с противником с целью уничтожения». Но, судя по постным лицам офицеров, если его кто и слушал, то не слишком брал во внимание – молодые, ещё ни разу не обстрелянные старлеи и лейтенанты все как один рвались в бой, а процесс добывания одних лишь разведывательных данных казался им скучным и утомительным. Каждый стремился познать себя в деле – в схватке с противником. В конце концов, для чего они учились, если не для войны? А момент понимания разведывательных действий как таковых придёт позже и, возможно, через череду неудач, через боль и горечь потерь.
