— Как-то непривычно здесь без Санча и Мартина, — сказал Марк до странности обычным голосом, как будто пытался оценить реакцию людей.
— А по-моему, намного спокойнее, — сказал Пере.
— Они не заплатили мне, что должны были, за вино, перед тем, как уйти бунтовать, — сказал Родриго. — Мы никогда не получим теперь эти деньги.
— Мы не много потеряем с их уходом, — сказала жена хозяина таверны, высовывая голову из дверей кухни.
— Мне надоели их бесконечные жалобы, — заметил Пере. — Я прихожу сюда, чтобы забыть о своих неприятностях, не так ли, Йохан?
Большой Йохан улыбнулся.
— У меня нет неприятностей, — сказал он. — Епископ сказал, что встреча в банях произошла не по моей вине, — добавил он шепотом. — Он обещал сказать это хозяину.
— Чем меньше об этом говорить, тем лучше, — сказал Хосеп. — Есть такие, кто хотел бы притвориться, что этого и вовсе не было. А, Родриго?
— Я? — спросил Родриго. — Я не был около бань той ночью. От этого одни неприятности.
— И у тебя не было неприятностей, пока ты в это не ввязался, — донесся из кухни пронзительный голос жены Родриго. — Я хотела выкинуть вас за дверь, помните?
Взрыв смеха сопроводил ее замечание, приветствуя еще одну измученную жаждой пару, поднимающуюся по лестнице.
— Где Раймунт? — спросил один из них. — Мне нужно его кое о чем спросить.
— Вы помрете прежде, чем увидите его здесь, — сказал Родриго. — Его ищут.
— Говорят, что он покинул город, увидев удар молнии, — сказал Марк. — Всегда боялся грома, — добавил он с нервным смешком.
— Он никогда не делал ничего плохого, — сказал один из вновь прибывших. — Почему они не могут дать людям жить, как им нравится?
— Верно, — сказал один из вновь вошедших. — Я говорил с одним человеком на рынке, и он сказал, что ему явился дьявол и сказал, что король…
— Не начинайте снова, — сказал Пере. — Сколько людей надо еще перевешать, чтобы вы перестали слушать всяких сумасшедших?
— Я выпью за это, — сказал Марк.
— Мы все выпьем за это, — сказал Родриго и начал наливать из кувшина, который держал в руке. — И уберите ваши деньги!
— Родриго! — Разъяренному крику из кухни, эхом разнесшемуся по комнате, ответил громкий взрыв смеха.
Вечернее солнце удлинило тени на внутреннем дворе, где за столом сидел Исаак с Юдифью, Ракель и близнецами — Мириам и Натаном.
— Ибрагим пошел посмотреть на казнь, — сказал Натан. — Я тоже хочу пойти и посмотреть повешенного.
— Я тоже, — сказала Мириам.
— Ты не можешь. Ты — девочка, а девочки не могут…
— Тихо, — сказала Юдифь голосом, означающим серьезные неприятности. — Если это все, о чем вы можете говорить, тогда вам пора быть в кровати. Лия!
Няня тихо скользнула вниз по лестнице.
— Да, хозяйка.
— Отведи их в постель. — И, несмотря на громкие протестующие вопли, близнецы были отправлены в их комнаты. Во внутреннем дворе воцарилась тишина.
— Уже темно? — спросил Исаак. — Что-то птицы затихли сегодня вечером.
— Нет, Исаак, солнце только что село. Они притихли из-за жары. — Голос Юдифи был спокоен. — Где Юсуф?
— Я здесь, хозяйка, — отозвался тихий голос с другого конца двора.
— Иди сюда, Юсуф, — сказала она. — Дай-ка я на тебя посмотрю.
Мальчик пересек двор и встал перед ней.
— Я думала, что ты уехал с королем сегодня утром.
— Нет, хозяйка. Мастер Исаак сказал, что я могу остаться, если захочу.
— Уедешь ты или нет, все изменилось, — глубокомысленно заметила она. — Ты не можешь больше быть слугой. Теперь тебе надо будет учиться, раз уж ты решил остаться с нами. Тебе понадобится учитель.
— Я научу его, мама, — сказала Ракель. — Насколько смогу.
— Так вообще не годится. Тебе пора замуж, Ракель, — сказала мать.
— Замуж? — спросила Ракель.
— Раввин Самуил получил письмо для меня от моей сестры Дайны в Таррагоне, в котором говорится, что Рубену, племяннику ее мужа, нужна жена.
— Таррагона! — сказала Ракель. — Нет! Я не хочу уезжать так далеко, мама. Отец, скажи маме, что я не могу уехать так далеко!
— Возьми Юсуфа и начинай учить его, — нетерпеливо произнесла Юдифь. — Я хочу поговорить с твоим отцом.
— Ей почти семнадцать, Исаак. И в Таррагоне никто не услышит о ее позоре.
— Какой позор! Ее никто не тронул, Юдифь. Ракель вела себя храбро и скромно. Я горжусь ею.
— Возможно, но остальные могут считать по-другому.
— Я не хочу принимать решение прямо сейчас, Юдифь. Я настаиваю, чтобы мы подождали. Через год я сам могу переехать в Таррагону. Вот тогда я обдумаю этот вопрос.
— Почему ты можешь поехать в Таррагону?
— Епископ попросил меня стать его личным лекарем. Но, видишь ли, моя дорогая, архиепископ вызвал его на общий церковный совет, который будет проводиться на следующий год. Он будет проходить в Таррагоне, и он хочет, чтобы я сопровождал его. В этом случае Ракель может поехать со мной. И приму я этот пост или нет, я не смогу обойтись без нее, пока Юсуф не будет достаточно опытен, чтобы занять ее место. Это займет некоторое время.
— Личный лекарь епископа, — сказала Юдифь. — Это означает, что ночью ты уже будешь спать дома?
— Да, конечно. — Он помолчал немного. — Если меня не вызовут соседи. Или другие больные. — В вечернем сумраке какая-то птица внезапно решила заполнить дворик пением, и Исаак остановился, чтобы послушать ее. — Юдифь, — сказал он наконец, — подойди, посиди со мной у фонтана. Я хочу, чтобы ты кое-что обдумала, и мне бы хотелось, чтобы в этот момент ты была рядом со мной.
— О чем ты, Исаак? — Юдифь встала из-за стола, подошла и взяла мужа за руку. Они подошли к фонтану и сели.
— Я говорю о Ребекке. Подожди — не говори ничего, пока я не закончу. Ребекка тоскует без матери. Она хотела бы увидеть тебя и показать тебе свое дитя. Она все еще спрашивает меня об этом. Не принимай пока решения, потому что ты готова сказать «нет», просто думай об этом время от времени.
— Ребекка мертва.
— Ты можешь говорить все, что угодно, но она жива, Юдифь. Она жива, и это хорошо. Это путь к полезной и добродетельной жизни. И она тоскует без тебя. В прощении нет вреда, Юдифь, дорогая моя, — сказал он, беря ее за руку, — и это очень важно для меня.
Она накрыла его руку своей.
— Я буду думать об этом время от времени, если тебе так хочется, Исаак. Не знаю, смогу ли я передумать, но я буду думать об этом.
Во внутреннем дворе сгустилась тьма. Затихли доносившиеся из дома звуки ссоры близнецов, их сменили голоса Ракель и Юсуфа, которые повторяли буквы латинского алфавита.
