Некоторое время стояла тишина, а затем старший по званию
гвардеец отдал приказ. Трое солдат поставили фонари на пол, и огромные
человеческие тени прыгнули на потолок. Освещенные снизу люди двинулись к
гробнице. Упершись руками в крышку саркофага со стороны изголовья, они
приготовились толкать мраморную глыбу. Старший подал сигнал, и гвардейцы что
есть сил навалились на камень. Крышка не шевельнулась, и Виттория вдруг
почувствовала какое-то странное облегчение. Она надеялась, что камень окажется
слишком тяжелым. Ей было заранее страшно от того, что она может увидеть под
гробовой доской.
Солдаты навалились сильнее, но камень по-прежнему
отказывался двигаться.
— Ancora,
[80]
— сказал камерарий,
закатывая рукава сутаны и готовясь помочь гвардейцам. — Ora!
[81]
Теперь в камень упирались четыре пары рук.
Когда Виттория уже собиралась прийти им на помощь, крышка
начала двигаться. Мужчины, удвоили усилия, и каменная глыба с каким-то
первобытным скрипом повернулась и легла под углом к остальной части гробницы.
Мраморная голова папы теперь была направлена в глубину ниши, а ноги выступали в
коридор.
Все отошли от саркофага.
Один из швейцарских гвардейцев неохотно поднял с пола фонарь
и направил луч в глубину каменного гроба. Некоторое время луч дрожал, но затем
солдат справился со своими нервами, и полоса света замерла на месте. Остальные
швейцарцы стали по одному подходить к гробнице. Даже в полутьме Виттория
видела, насколько неохотно делали это правоверные католики. Каждый из них,
прежде чем приблизиться к гробу, осенял себя крестом.
Камерарий, заглянув внутрь, содрогнулся всем телом, а его
плечи, словно не выдержав навалившегося на них груза, опустились. Прежде чем
отвернуться, он долго вглядывался в покойника.
Виттория опасалась, что челюсти мертвеца в результате
трупного окоченения будут крепко стиснуты и, чтобы увидеть язык, их придется
разжимать. Но, заглянув под крышку, она поняла, что в этом нет нужды. Щеки
покойного папы ввалились, а рот широко открылся.
Язык трупа был черным, как сама смерть.
Глава 86
Полная темнота. Абсолютная тишина.
Секретные архивы Ватикана погрузились во тьму.
В этот момент Лэнгдон понял, что страх является сильнейшим
стимулятором. Судорожно хватая ртом разреженный воздух, он побрел через темноту
к вращающимся дверям. Нащупав на стене кнопку, американец надавил на нее всей
ладонью. Однако ничего не произошло. Он повторил попытку. Управляющая дверью
электроника была мертва.
Лэнгдон попробовал звать на помощь, но его голос звучал
приглушенно. Положение, в которое он попал, было смертельно опасным. Легкие
требовали кислорода, а избыток адреналина в крови заставлял сердце биться с
удвоенной частотой. Он чувствовал себя так, словно кто-то нанес ему удар в
солнечное сплетение.
Когда Лэнгдон навалился на дверь всем своим весом, ему
показалось, что она начала вращаться. Он толкнул дверь еще раз. Удар был
настолько сильный, что перед глазами у него замелькали искры. Только после
этого он понял, что вращается не дверь, а вся комната. Американец попятился
назад, споткнулся об основание стремянки и со всей силы рухнул на пол. При
падении он зацепился за край стеллажа и порвал на колене брюки. Проклиная все
на свете, профессор поднялся на ноги и принялся нащупывать лестницу.
Нашел ее Лэнгдон не сразу. А когда нашел, его охватило
разочарование. Ученый надеялся, что стремянка будет сделана из тяжелого дерева,
а она оказалась алюминиевой. Лэнгдон взял лестницу наперевес и, держа ее, как
таран, ринулся сквозь тьму на стеклянную стену. Стена оказалась ближе, чем он
рассчитывал. Конец лестницы ударил в стекло, и по характеру звука профессор
понял, что для создания бреши в стене требуется нечто более тяжелое, чем
алюминиевая стремянка, которая просто отскочила от мощного стекла, не причинив
ему вреда.
У него снова вспыхнула надежда, когда он вспомнил о
полуавтоматическом пистолете. Вспыхнула и тотчас погасла. Пистолета не было.
Оливетти отобрал его еще в кабинете папы, заявив, что не хочет, чтобы
заряженное оружие находилось в помещении, где присутствует камерарий. Тогда ему
показалось что в словах коммандера есть определенный смысл.
Лэнгдон снова позвал на помощь, но его призыв прозвучал даже
слабее, чем в первый раз.
Затем он вспомнил о рации, оставленной гвардейцем на столике
у входа. «Какого дьявола я не догадался взять ее с собой?!» Когда перед его
глазами начали танцевать красные искры, Лэнгдон заставил себя думать. «Ты
попадал в ловушку и раньше, — внушал он себе. — Ты выбирался из более
трудного положения. Тогда ты был ребенком и все же сумел найти выход. —
Темнота давила на него тяжким грузом. — Думай!»
Ученый опустился на пол, перекатился на спину и вытянул руки
вдоль туловища. Прежде всего следовало восстановить контроль над собой.
«Успокойся. Соберись».
Сердце стало биться чуть реже — чтобы перекачивать кровь,
ему не надо было преодолевать силу тяготения. Этот трюк используют пловцы, для
того чтобы насытить кровь кислородом между двумя следующими один за другим
заплывами.
«Здесь вполне достаточно воздуха, — убеждал он
себя. — Более чем достаточно. Теперь думай». Лэнгдон все еще питал слабую
надежду на то, что огни снова вспыхнут, но этого не происходило. Пока он лежал,
дышать было легче, и им начало овладевать какое-то странное чувство
отрешенности и покоя. Лэнгдон изо всех сил боролся с этим опасным состоянием.
«Надо двигаться, будь ты проклят! Но куда?..»
Микки-Маус, словно радуясь темноте, ярко светился на его
запястье. Его ручки показывали 9:33. Полчаса до… огня. Его мозг, вместо того
чтобы искать пути к спасению, стал вдруг требовать объяснений. «Кто отключил
электричество? Может быть, это Рошер расширил круг поиска? Неужели Оливетти не
предупредил его, что я нахожусь здесь?»
Впрочем, Лэнгдон понимал, что в данный момент это уже не
имеет никакого значения.
Широко открыв рот и откинув назад голову, Лэнгдон сделал
максимально глубокий вдох. В каждой новой порции воздуха кислорода было меньше,
чем в предыдущей. Однако голова все же немного прояснилась, и, отбросив все
посторонние мысли, он стал искать путь к спасению.
Стеклянные стены, сказал он себе. Но из чертовски толстого
стекла.
