Пастырь повел рукой в сторону коллегии кардиналов, и
оператор Би-би-си инстинктивно направила камеру на безмолвную аудиторию.
— Неужели мы действительно устарели? — спросил
камерарий. — Неужели мы выглядим динозаврами человеческого общества?
Неужели я кажусь вам таковым? Я спрашиваю вас: нужен ли миру голос, выступающий
в защиту бедных, слабых, угнетенных? В защиту нерожденного дитя, наконец? Нужны
ли миру души — пусть и несовершенные, — которые посвящают всю свою земную
жизнь тому, чтобы научить всех нас находить в тумане те моральные вехи, которые
не позволяют нам окончательно сбиться с пути?
В этот момент Мортати понял, насколько блестящий ход,
сознательно или нет, сделал камерарий. Показав миру кардиналов, он как бы
персонифицировал церковь. Ватикан в этот момент, перестав быть конгломератом
зданий, превратился в место обитания людей — тех людей, которые, подобно
камерарию, посвятили свою жизнь служению силам добра.
— Сейчас мы стоим на самом краю пропасти, — сказал
камерарий. — Ни один из нас не может позволить себе остаться равнодушным.
В чем бы вы ни видели зло — в сатане, коррупции или безнравственности… вы
должны понять, что силы зла живы и с каждым днем становятся все более
могущественными. Не проходите мимо них… — Священнослужитель понизил голос
почти до шепота, а камера взяла его лицо крупным планом. — Злые силы сколь
бы могущественными они ни были, отнюдь не непобедимы. Добро восторжествует.
Прислушайтесь к своим сердцам. Услышьте Бога. Все вместе, взявшись за руки, мы
сможем отойти от края бездны.
Теперь Мортати понял все. Порядок проведения конклава был
нарушен. Но на это имелась веская причина. Это был единственный способ
обратиться с отчаянной мольбой о помощи. Камерарий одновременно обращался и к
врагам, и к друзьям. Он умолял как недругов церкви, так и ее сторонников узреть
свет и положить конец сумасшествию. Кто-то из услышавших слова клирика, без
сомнения, поймет все безумие этого заговора и возвысит свой голос.
Камерарий опустился на колени рядом с алтарем Сикстинской
капеллы и сказал:
— Молитесь вместе со мной.
Все члены коллегии кардиналов упали на колени и
присоединились к нему в молитве. А на площади Святого Петра, так же как и по
всему земному шару, потрясенные люди преклонили колени вместе с ними.
Глава 95
Ассасин разместил свой находящийся без сознания трофей в
задней части микроавтобуса и задержался на несколько мгновений, чтобы
полюбоваться телом жертвы. Девица была не так красива, как те женщины, которых
он покупал за деньги, но в ней присутствовала какая-то возбуждающая его
животная сила. На ее теле поблескивали капельки пота, и оно пахло мускусом.
Убийца смотрел на свою добычу, забыв о боли в руке. Ушиб от
упавшего саркофага оказался болезненным, но это не имело никакого значения… во
всяком случае, распростертый перед ним трофей вполне компенсировал это временное
неудобство.
Утешало его и то, что сделавший это американец скорее всего
уже мертв.
Глядя на неподвижную пленницу, ассасин рисовал себе картины
того, что его ждет впереди. Он провел ладонью по телу девушки под блузкой.
Скрытые под бюстгальтером груди были само совершенство. «Да, — улыбнулся
он. — Ты — гораздо больше, чем простая компенсация». Превозмогая желание
овладеть ею сразу, он захлопнул дверцу машины и направился в ночь.
Предупреждать прессу об очередном убийстве не было
необходимости. За него это сделает пламя.
* * *
Обращение камерария потрясло Сильвию. Никогда раньше она так
не гордилась своей принадлежностью к католической вере и никогда так не
стыдилась своей работы в ЦЕРНе. Когда она покидала зону отдыха, во всех
комнатах стояла тишина и царило мрачное настроение. В приемной Колера
одновременно надрывались все семь телефонов. Звонки прессы никогда не
пересылались на номера директора, и все это могло означать лишь одно.
Деньги. Денежные предложения.
Технология производства антивещества уже нашла своих
покупателей.
* * *
А в это время за стенами Ватикана Гюнтер Глик буквально
парил в воздухе, выходя следом за камерарием из Сикстинской капеллы. Глик и
Макри только что выдали в прямом эфире репортаж десятилетия. Ну и передача!
Камерарий выглядел просто очаровательно!
Оказавшись в коридоре, священнослужитель повернулся лицом к
журналистам и сказал:
— Я распорядился, чтобы швейцарские гвардейцы подобрали
для вас фотографии. Эту будут снимки заклейменных кардиналов и одно фото
покойного папы. Должен предупредить, что изображения весьма неприятные.
Отвратительные ожоги. Почерневшие языки. Но мне хотелось бы, чтобы вы показали
их миру.
Глик в душе пожелал Ватикану вечного праздника Рождества.
Неужели камерарий хочет, чтобы они передали в эфир эксклюзивное фото мертвого
папы?
— Вы в этом уверены? — спросил Глик, всеми силами
пытаясь скрыть охватившее его волнение.
Камерарий утвердительно кивнул и добавил:
— Швейцарские гвардейцы предоставят вам возможность
переслать в эфир изображение ловушки антиматерии и показать в режиме реального
времени отсчет часов и минут до взрыва.
«Рождество! Рождество! Рождество!» — повторял Глик про себя.
— Иллюминаты очень скоро поймут, что сильно перегнули
палку, — закончил камерарий.
Глава 96
Удушающая тьма вернулась к нему, словно повторяющаяся тема
какой-то демонической симфонии.
Без света. Без воздуха. Без выхода.
Лэнгдон лежал под перевернутым саркофагом, понимая, что
находится в опасной близости к безумию. Стараясь заставить себя думать о чем
угодно, только не об окружающем его замкнутом пространстве, он пытался занять
ум решением логических задач, математикой, музыкой… одним словом, всем, чем
можно. Но оказалось, что для успокоительных мыслей места в мозгу не осталось.
«Я не в силах двигаться! Я не могу дышать!»
Защемленный рукав пиджака в момент падения саркофага
каким-то чудом освободился, и в распоряжении Лэнгдона были уже две свободные
руки. Но даже после того, как он что было сил надавил на потолок ловушки,
каменный гроб остался неподвижным. Теперь, как ни странно, он жалел, что рукав
выскользнул из-под края камня. Если бы этого не случилось, то осталась бы щель,
через которую мог просачиваться воздух.
Когда Лэнгдон предпринял очередную попытку приподнять
мраморный ящик, край рукава задрался, и американец увидел слабое свечение
своего старого друга Микки. Однако теперь ему казалось, что знакомое личико из
мультфильма кривится в издевательской ухмылке.
