Ученый первым делом вспомнил большую печать на долларовой
купюре — треугольник с заключенным в нем всевидящим оком. Но во всех этих умозаключениях,
увы, было мало смысла. Ведь он отметил лишь три точки, в то время как их должно
было быть четыре.
Где же, дьявол ее побери, находится эта вода?! Лэнгдон
понимал, что, где бы он ни поместил четвертую точку, треугольник будет
разрушен. Сохранить симметричность можно лишь в том случае, если поместить эту
четвертую точку в центре треугольника. Американец взглянул на это
гипотетическое место. Ничего. Однако он не оставлял этой мысли. Все четыре
элемента науки считались равными. В воде не было ничего специфического, и,
следовательно, вода не могла находиться в центре.
Тем не менее интуиция подсказывала ему, что симметричное
расположение не было случайным. «Я, видимо, не представляю себе всей
картины», — подумал он. Оставалась лишь одна альтернатива. Если четыре
точки не могли образовать треугольник, то какую-то другую геометрическую фигуру
— бесспорно. Может быть, квадрат? Лэнгдон снова взглянул на карту. Но ведь
квадрат не несет никакой символической нагрузки… Однако в нем по крайней мере
сохранялась симметрия. Лэнгдон ткнул кончиком пальца в точку, которая
превращала треугольник в квадрат, и сразу увидел, что совершенного квадрата
получиться не может. Первоначальный треугольник был неправильным, и
образовавшаяся фигура была похожа на неровный четырехугольник.
Размышляя над другими вариантами размещения четвертой точки,
Лэнгдон вдруг увидел, что та линия, которую он провел следуя указанию
ангельского копья, проходит через одну из возможных четвертых точек. Пораженный
ученый немедленно обвел это место кружком. Если соединить эти четыре точки
между собой, то на карте получался неправильный ромб, напоминающий формой
воздушного змея.
Лэнгдон задумался. Ромбы никоим образом не считались
символом иллюминатов. И в то же время…
Ученый вспомнил о знаменитом «Ромбе иллюминатов». Мысль была
совершенно нелепой, и Лэнгдон с негодованием ее отверг. Помимо всего прочего,
ромб был похож на воздушного змея, в то время как во всех трудах говорилось о
вызывавшей восхищение безукоризненной симметрии алмаза.
Когда он склонился над картой, чтобы поближе рассмотреть,
где находится четвертая точка, его ожидал еще один сюрприз. Точка оказалась в
самом центре знаменитой римской пьяцца Навона. Он знал, что на краю площади
расположена большая церковь, и поэтому, минуя саму пьяццу, провел пальцем черту
к церкви. Насколько он помнил, в этом храме работ Бернини не было. Храм
назывался «Церковь Святой Агнессы на Арене» — молодой невинной девушки,
отданной в пожизненное сексуальное рабство за нежелание отказаться от веры в
Христа.
В церкви обязательно должно что-то находиться, убеждал себя
Лэнгдон. Он напрягал воображение, пытаясь представить интерьер церкви, но
никаких работ Бернини вспомнить не мог, не говоря уж об убранстве, имевшем хотя
бы отдаленное отношение к воде. Получившаяся на карте фигура также вызывала у
него беспокойство. Ромб. Это не могло быть простым совпадением, и в то же время
фигура не имела никакого внутреннего смысла. Воздушный змей? Может быть, он
выбрал не ту точку? Может быть, он что-то упустил из виду?
Озарение пришло к нему через тридцать секунд. За всю свою
научную карьеру Лэнгдон не испытывал подобного счастья, получив ответ на
мучивший его вопрос.
Гениальность иллюминатов, казалось, не имела пределов.
Фигура, которую он искал, вовсе не должна была походить на
ромб. Ромб образовывался лишь в том случае, когда соединялись смежные точки.
Иллюминаты же верили в противоположность! Когда Лэнгдон проводил линии между
противолежащими точками, пальцы его дрожали. Теперь на карте появилась
крестообразная фигура. Так, значит, это крест! Четыре элемента стихии предстали
перед его взором… образовав огромный, простирающийся через весь город крест.
Он в изумлении смотрел на карту, а в его памяти снова
всплыла строка: «И ангелы чрез Рим тебе укажут путь…»
…Чрез Рим…
Туман наконец начал рассеиваться. Теперь он знал, как
расположены все алтари науки. В форме креста! Один против другого — через весь
Рим. И в этом был еще один тайный ключ к разгадке.
Крестообразное расположение вех на Пути просвещения отражало
важную черту иллюминатов. А именно их дуализм. Это был религиозный символ,
созданный из элементов науки. Путь просвещения Галилея был данью почтения как
науке, так и Богу.
После этого все остальные детали головоломки встали на свои
места.
Пьяцца Навона.
В самом центре площади, неподалеку от церкви Святой Агнессы
на Арене, Бернини создал один из самых знаменитых своих шедевров. Каждый, кто
приезжал в Рим, считал своим долгом его увидеть.
Фонтан «Четыре реки»!
Творение Бернини было абсолютным проявлением почтения к
воде. Скульптор прославлял четыре самые крупные реки известного в то время мира
— Нил, Ганг, Дунай и Ла-Плату.
[84]
«Вода, — думал Лэнгдон, — последняя веха. И эта
веха — само совершенство».
Кроме того, шедевр Бернини украшал высокий обелиск подобно
тому как вишенка украшает пышный сливочный торт.
* * *
Лэнгдон через всю церковь побежал к безжизненному телу
Оливетти. Ничего не понимающие пожарные потянулись за ним следом.
«Десять тридцать одна, — думал он. — У меня еще
масса времени». Лэнгдон понимал, что первый раз за день играет на опережение.
Присев рядом с телом (от посторонних взглядов его скрывал
ряд скамей), он изъял у покойника полуавтоматический пистолет и портативную
рацию. Ученый понимал, что ему придется вызывать подмогу, но церковь была для
этого неподходящим местом. Местонахождение последнего алтаря науки пока должно
оставаться тайной. Автомобили прессы и ревущие сирены пожарных машин, мчащихся
к пьяцца Навона, делу не помогут.
Не говоря ни слова, Лэнгдон выскользнул из церкви и обошел
стороной журналистов, пытавшихся всем гуртом проникнуть в храм. Перейдя на
противоположную сторону площади, в тень домов, он включил рацию, чтобы
связаться с Ватиканом. Ничего, кроме шума помех, американец не услышал. Это
означало, что он или оказался вне зоны приема, или для того, чтобы включить
рацию, следовало набрать специальный код. Лэнгдон покрутил какие-то диски,
надавил на какие-то кнопки, но ничего путного из этого не вышло. Он огляделся
по сторонам в поисках уличного таксофона. Такового поблизости не оказалось.
Впрочем, это не имело значения. Связи с Ватиканом все равно не было.
Он остался совсем один.
