— Ты извлекаешь дерьмо из воздуха и смеешь называть это
журналистикой? Мне следовало выключить камеру. И что за чертовщину ты нес о
корпоративной эмблеме ЦЕРНа? Символ сатанистов?! У тебя что, крыша поехала?
Глик самодовольно ухмыльнулся. Логотип ЦЕРНа был его самой
удачной находкой. После обращения камерария все крупные телевизионные сети бубнили
только о ЦЕРНе и его антивеществе. Некоторые станции делали это на фоне эмблемы
института. Эмблема была достаточно стандартной: пара пересекающихся колец,
символизирующих два ускорителя, и пять расположенных по касательной к ним
линий, обозначающих инжекторные трубки. Весь мир пялился на эту эмблему, но
лишь Глик, который немного увлекался символикой, узрел в схематическом
изображении символ иллюминатов.
— Ты не специалист по символике, — заявила
Макри, — и тебе следовало оставить все это дело парню из Гарварда.
Парень из Гарварда это дело проморгал.
Несмотря на то что связь этой эмблемы с братством
«Иллюминати» просто бросалась в глаза!
Сердце его пело от счастья. В ЦЕРНе было множество
ускорителей, но на эмблеме обозначили только два. Число «2» отражает дуализм
иллюминатов. Несмотря на то что большинство ускорителей имеет по одному
инжектору, на логотипе их оказалось пять. Пять есть не что иное, как
пентаграмма братства. А за этим следовала его главная находка и самый блестящий
журналистский ход — Глик обратил внимание зрителей на то, что эмблема содержит
в себе большую цифру «6». Ее образовывали пересекающиеся линии окружностей.
Если эмблему вращать, то появлялась еще одна шестерка… затем еще одна. Три
шестерки! 666! Число дьявола. Знак зверя!
Нет, Глик положительно был гением.
Макри была готова его удавить.
Глик знал, что чувство зависти пройдет, и его сейчас
занимала совсем иная мысль. Если ЦЕРН был штаб-квартирой сообщества, то не там
ли должен храниться знаменитый алмаз, известный под названием «Ромб
иллюминатов»? Глик выудил сведения об алмазе из Интернета… «безукоризненный
ромб, рожденный древними стихиями природы, — столь совершенный, что люди
замирали перед ним в немом восхищении».
Теперь Глик мечтал о том, чтобы этим вечером разрешить еще
одну старинную тайну — узнать точное местонахождение алмаза.
Глава 102
Пьяцца Навона. Фонтан «Четыре реки».
Ночи в Риме, подобно ночам в пустыне, бывают, несмотря на
теплые дни, на удивление холодными. Лэнгдон ежился от холода в тени на краю
площади, запахнув поплотнее свой твидовый пиджак. Откуда-то издалека до него
доносились шум уличного движения и приглушенный звук работающих в домах
телевизоров. Весь Рим припал к экранам, упиваясь самыми свежими новостями.
Ученый взглянул на часы. Без четверти одиннадцать. Он порадовался этим
пятнадцати минутам незапланированного отдыха.
Площадь словно вымерла. Возвышающийся перед Лэнгдоном шедевр
Бернини внушал мистический страх. Над пенящейся чащей клубилась водяная пыль,
освещенная снизу расположенными под водой яркими лампами. Все это казалось
каким-то волшебством. Воздух вокруг фонтана был насыщен электричеством.
Больше всего в фонтане изумляла его высота. Только
центральная часть сооружения — бугристая глыба белого итальянского известняка —
имела высоту двадцать футов. Из пронизывающих ее многочисленных отверстий и
гротов изливалась вода. Эту глыбу со всех сторон окружали четыре явно
языческого вида фигуры. А всю композицию венчал обелиск, поднимающийся к небу
еще на добрых сорок футов. На вершине обелиска нашел себе приют на ночь
одинокий белый голубь.
Крест, подумал Лэнгдон, вспомнив о расположении вех,
указующих Путь просвещения. Фонтан Бернини на пьяцца Навона служил последним
алтарем науки на этом Пути. Лишь три часа назад Лэнгдон стоял в Пантеоне,
пребывая в полной уверенности, что Путь просвещения разрушен и безнадежно
потерян. Оказалось, что он тогда чудовищно глупо заблуждался. На самом деле
весь Путь остался в неприкосновенности. Земля. Воздух. Огонь. Вода. И Лэнгдон
прошел весь этот путь от начала до конца.
Не совсем до конца, тут же поправил он себя. На Пути было не
четыре, а пять остановок. Последняя веха — фонтан — каким-то образом указывала
на конечный пункт — Храм Света, священное убежище иллюминатов. Интересно,
сохранилось ли это убежище, думал Лэнгдон, и не туда ли ассасин увез Витторию?
Он поймал себя на том, что вглядывается в фигуры на фонтане,
чтобы узнать, не указывает ли хотя бы одна из них направление местонахождения
убежища. «И ангелы чрез Рим тебе укажут путь…» Почти сразу ему все стало ясно.
На фонтане не было ни одного ангела. Во всяком случае, ангелов не было видно с
того места, где мерз Лэнгдон… Он не помнил, чтобы в прошлом видел на фонтане
изваяния, имеющие отношение к христианству. Фонтан «Четыре реки» являл собой
образчик языческого искусства. Человеческие фигуры и все животные, включая
броненосца, не имели никакого отношения к религии. Ангел в их окружении торчал
бы как одинокий палец.
«Неужели я ошибся в выборе места? — лихорадочно думал
Лэнгдон, припоминая изображение креста на карте. — Нет! — решил он,
сжимая кулаки. — Фонтан „Четыре реки“ идеально вписывается в общую
картину».
* * *
В десять часов сорок шесть минут из проулка в дальнем конце
площади вынырнул черный микроавтобус. Лэнгдон не обратил бы на него внимания,
если бы автобус не двигался с выключенными фарами. Подобно акуле, патрулирующей
залив, автомобиль проехал по всему периметру площади.
Лэнгдон пригнулся, укрывшись за огромными ступенями,
ведущими к церкви Святой Агнессы на Арене. Теперь он следил за микроавтобусом,
осторожно выглядывая из-за камня.
Автобус сделал по площади два полных круга, а затем
направился к ее центру, в направлении фонтана Бернини. Когда машина
остановилась, ее скользящие в пазах дверцы оказались в нескольких дюймах от
кипящей воды. Водяная пыль над чашей фонтана начала закручиваться спиралью.
У Лэнгдона появилось нехорошее предчувствие. Не слишком ли
рано явился ассасин? Он ли прибыл в микроавтобусе? Ученый думал, что убийца
поведет свою жертву через всю площадь, подобно тому как сделал это у собора Святого
Петра, и тем самым даст возможность выстрелить в себя без помех. Однако,
поскольку ассасин прибыл на микроавтобусе, правила игры коренным образом
менялись.
Дверь машины неожиданно скользнула в сторону.
На полу машины корчился в муках обнаженный человек. Он был
обмотан многими ярдами тяжелой цепи. Пытаясь освободиться, человек метался в
своих оковах. Но цепь была слишком тяжелой. Одно из звеньев попало в рот жертвы
наподобие лошадиных удил и заглушало крики о помощи. Почти сразу Лэнгдон увидел
и фигуру второго человека. Тот передвигался в темной глубине автобуса позади
своей жертвы, видимо, заканчивая приготовление к последнему акту трагедии.
