В идущем вниз тоннеле было темно. А как только Лэнгдон
завершил полный круг, в нем воцарилась абсолютная тьма. Когда спуск закончился
и дно тоннеля стало горизонтальным, Лэнгдон замедлил шаг. Изменившееся эхо
говорило о том, что он находится в каком-то обширном помещении. Ему показалось,
что перед ним в темноте что-то едва заметно поблескивает… Он сделал еще пару
шагов, и его вытянутая рука наткнулась на гладкую поверхность. Хром и стекло.
Это был автомобиль. Проведя ладонью по машине, он открыл дверцу.
Под крышей автомобиля вспыхнул плафон. Лэнгдон отступил на
шаг и мигом узнал черный микроавтобус. Испытывая радостное возбуждение, он
нырнул в машину и стал осматривать салон в надежде найти оружие, которое могло
бы заменить ему утопленный в фонтане пистолет. Оружия он не нашел. Но зато
наткнулся на мобильный телефон Виттории. Трубка аппарата была разбита, и от
него не было никакой пользы. Вид мобильника смертельно напугал Лэнгдона, и
американец молил небеса о том, чтобы не опоздать.
Протянув руку, он включил фары, и его взору открылось все
помещение. Резкие тени на голых каменных стенах. Ученый сразу понял, что в свое
время здесь держали лошадей и хранили амуницию. Кроме того, комната оказалась
тупиком.
«Второго выхода здесь нет. Я выбрал неправильный путь!»
Лэнгдон выпрыгнул из микроавтобуса и еще раз внимательно
изучил помещение. Никаких дверей. Никаких решеток. В его памяти всплыло
изображение ангела над входом в тоннель. Неужели это всего лишь совпадение?
Нет! Ученый вспомнил и те слова, которые убийца произнес у фонтана: «Она в
Храме Света… ожидает моего возвращения». Лэнгдон продвинулся слишком далеко,
чтобы сейчас потерпеть фиаско. Его сердце колотилось так, словно хотело
вырваться из груди. Бессилие отчаяния и ненависть мешали ему мыслить четко.
Увидев на полу пятна крови, он решил, что это кровь
Виттории. Однако, проследив взглядом за расположением пятен, он понял, что это
следы от ног. Шаги были очень широкими, и кровоточила лишь левая нога. Ассасин!
Лэнгдон двинулся по кровавому следу, его тень плясала на
стене, с каждым шагом становясь все бледнее. Создавалось впечатление, что
кровавый путь ведет в глухой угол комнаты и там исчезает, и это приводило его в
недоумение.
Дойдя до темного угла помещения, Лэнгдон не поверил своим
глазам. Гранитная плита в полу здесь оказалась не квадратной, как все другие, а
пятиугольной. Вершина безукоризненной по форме пентаграммы была обращена в
самый угол комнаты. Там, за хитроумно перекрывающими друг друга стенами,
обнаружилась щель. Лэнгдон протиснулся в узкое пространство между стенами и
оказался в подземном переходе. Прямо перед ним были остатки деревянной решетки,
некогда перегораживавшей этот проход.
За решеткой в глубине тоннеля был виден свет.
Лэнгдон перешел на бег. Перебравшись через обломки гнилого
дерева, он помчался в направлении светового пятна и очень скоро оказался в
другом, гораздо большем, чем первое, помещении. Здесь на стене мерцал одинокий
факел. Ученый находился в той части замка, куда не было проведено
электричество… и куда никогда не заходили туристы.
Темница.
Помещение было разбито на десяток крошечных тюремных камер.
Большинство закрывающих их железных решеток давно проржавели насквозь. Лишь на
одной, самой большой камере решетка сохранилась. На каменном полу узилища
валялись предметы, вид которых поверг Лэнгдона в ужас. Черные сутаны и красные
пояса. В этом месте он держал кардиналов!
В стене рядом с этой камерой находилась распахнутая настежь
небольшая железная дверь. За дверью открывался какой-то проход. Лэнгдон
помчался к нему, но, не добежав до двери несколько шагов, замер. Кровавый след
не вел в этот подземный переход. Лишь переведя дух, ученый увидел вырубленное в
камне над дверью слово.
Il Passetto.
И он снова не поверил своим глазам. Ему много раз доводилось
слышать и читать об этом тоннеле, но никто не знал, где находится вход в него.
Il Passetto, или Малый переход, был узким, длиной примерно в три четверти мили
тоннелем, прорубленным между замком Святого ангела и Ватиканом. Именно по этому
потайному лазу папы убегали во время осады… тайком пробирались к своим
любовницам или отправлялись в замок Ангела, чтобы там насладиться видом мучений
своих недругов. Считалось, что в наши дни оба входа в тоннель надежно закрыты,
а ключи от замков хранятся в одном из сейфов города-государства. Лэнгдон с
ужасом понял, каким образом иллюминаты попадают в Ватикан и выходят из него. Он
спрашивал себя, кто из находящихся за святыми стенами оказался предателем и
смог завладеть ключами. Оливетти? Кто-то другой из числа швейцарских
гвардейцев? Впрочем, теперь это уже не имело значения.
Кровавые следы на полу вели к другому концу темницы. Лэнгдон
двинулся в том же направлении. С этой стороны вход в тюрьму закрывала ржавая
металлическая дверь, с которой свисали служившие запором металлические цепи.
Скреплявший цепи замок валялся на полу, и дверь стояла распахнутой. За ней
виднелась уходящая круто вверх винтовая лестница. Плита пола перед дверью также
имела форму пентаграммы. Лэнгдон, дрожа, смотрел на каменный пятиугольник.
Неужели эта каменная глыба помнит прикосновение резца самого Бернини? На арке
двери, в самой верхней ее точке были вырублены крошечные херувимы. Перед ним,
вне всяких сомнений, был вход в Храм Света!
Кровавые следы вели вверх по ступеням. Лэнгдон понимал, что
ему необходимо обзавестись хоть каким-нибудь оружием. Любым предметом, который
мог бы помочь в неизбежной схватке. В одной из камер Лэнгдон нашел
четырехфутовый металлический прут с заостренным концом. Прут оказался страшно
тяжелым, но лучшего оружия под рукой не было. Американец надеялся, что фактора
неожиданности и поврежденной ноги противника будет достаточно, чтобы склонить
чашу весов в его пользу. А еще он очень надеялся на то, что не явится со своей
помощью слишком поздно.
Ступени винтовой лестницы настолько истерлись, что стали
наклонными. Лэнгдон поднимался, напрягая слух и опасаясь поскользнуться на
стесанных камнях. По мере того как он поднимался, свет тюремного факела
становился все более слабым и вскоре исчез совсем. Теперь американец шел в
полной темноте. Перед его мысленным взором предстал призрак Галилея,
поднимающегося по этим ступеням, чтобы поделиться своим видением мира с другими
учеными мужами, разделяющими его веру в науку.
