— Вполне вероятно, что, пока ты отсутствовала, твой
отец не выдержал и решил посоветоваться с директором о том, как поступить
дальше. Ты же сама говорила, что отца беспокоили моральные последствия открытия
субстанции, обладающей столь разрушительной силой.
— Просить нравственной поддержки у Максимилиана
Колера? — презрительно фыркнула Виттория. — Не думаю, что папа мог
это сделать!
Тоннель поворачивал на запад. Чем быстрее они бежали, тем
более тусклым становился свет факела в руках Лэнгдона. Он опасался, что, когда
тот погаснет окончательно, они окажутся в полной темноте.
— Кроме того, — продолжала приводить свои
аргументы Виттория, — с какой стати Колер стал звонить тебе рано утром и
просить о помощи, если сам стоял у истоков заговора?
Лэнгдон уже задумывался об этом и поэтому ответил без
задержки:
— Обращением ко мне он прикрыл свои тылы. После этого никто
не мог обвинить его в бездействии в условиях разразившегося кризиса. Скорее
всего Колер не ожидал, что нам удастся продвинуться так далеко.
Мысль о том, что он стал объектом манипуляций со стороны
директора ЦЕРНа, выводила Лэнгдона из себя. Участие известного ученого в
решении кризиса повышало авторитет иллюминатов. Пресса весь вечер цитировала
выдержки из его публикаций, а присутствие в Ватикане профессора Гарварда
убеждало скептиков в том, что сообщество «Иллюминати» — не давно канувший в
Лету факт истории, а современная сила, с которой следует считаться.
— Репортер Би-би-си уверен, — продолжал
американец, — что ЦЕРН стал новым убежищем иллюминатов.
— Что?! — едва не споткнувшись от изумления,
воскликнула Виттория. — Он это сказал?
— Да. В прямом эфире. Он сравнил ЦЕРН с масонской ложей
— безвредной организацией, послужившей иллюминатам своеобразной крышей.
Подавляющему большинству членов организации об этом, естественно, неизвестно.
— Бог мой! Это же приведет к гибели института!
Лэнгдон не был уверен в столь плачевном для центра исходе,
однако высказанная тем репортером гипотеза перестала казаться ему притянутой за
уши. ЦЕРН служил домом для сотен ученых из десятков стран мира и имел множество
источников частного финансирования. А Максимилиан Колер был директором этого
могущественного учреждения.
Да, Янус — это Колер.
— Если Колер не имеет к этому никакого
отношения, — сказал Лэнгдон, как ему самому показалось, с вызовом, —
то с какой стати он здесь?
— Видимо, для того, чтобы положить конец этому безумию.
Чтобы продемонстрировать свою поддержку. В конце концов он может оказаться
настоящим самаритянином! Не исключено что директору стало известно, кто знал об
антивеществе, и он явился, чтобы поделиться этой информацией.
— Убийца сказал, что Янус прибывает, чтобы заклеймить
камерария.
— Ты понимаешь, что говоришь? Это же самоубийство!
Максу не выбраться оттуда живым.
«Может быть, как раз в этом еще одна цель его
миссии», — подумал Лэнгдон, но ничего не сказал.
* * *
Сердце Лэнгдона едва не оборвалось, когда немного впереди в
полутьме возникли очертания перегораживающей тоннель металлической двери.
Однако, приблизившись к преграде, они увидели, что старинный замок висит в
петлях открытым. Дверь отворилась безо всякого усилия.
Лэнгдон облегченно вздохнул, убедившись в правильности своей
догадки о том, что древним тоннелем пользовались. Совсем недавно. А если быть
абсолютно точным, то сегодня. Он не сомневался, что четверо дрожащих от ужаса
кардиналов были тайно доставлены в узилище именно этим путем.
Они возобновили бег. Откуда-то слева до Лэнгдона доносилась
какофония звуков. Это шумела площадь Святого Петра. До цели было рукой подать.
Вскоре они уперлись в еще одну дверь. Она была более
массивной, чем первая, но тоже оказалась незапертой. Как только они прошли
через нее, звуки на площади замерли где-то у них за спиной, и Лэнгдон понял,
что они вступили в пределы Ватикана. Лэнгдона занимал вопрос, в каком месте
заканчивается этот древний проход. В садах? В базилике? В папской резиденции?
Затем тоннель вдруг кончился.
Тяжеленная дверь, в которую они уперлись, являла собой стену
из клепаного железа. Даже в умирающем свете факела Лэнгдон смог увидеть, что
поверхность двери была совершенно ровной. На ней не было ни ручек, ни петель,
ни замочных скважин. Возможность входа с их стороны исключалась.
Лэнгдон вдруг ощутил, что на него накатывает очередная волна
паники. На жаргоне архитекторов эта весьма редкая разновидность дверей
именовалась senza chiave, или односторонним порталом. Подобные двери создавали
в целях безопасности и открыть их можно было лишь с одной стороны. С той,
противоположной им, стороны. Надежды Лэнгдона и факел в его руке угасли почти
одновременно.
Он посмотрел на часы. Микки на циферблате, слава Богу,
продолжал светиться.
Одиннадцать двадцать девять.
Издав вопль, в котором звучало отчаяние бессилия, Лэнгдон
отбросил факел и принялся колотить в дверь.
Глава 113
Нет, здесь явно что-то не так.
Лейтенант Шартран стоял на часах у дверей папского кабинета,
ощущая то же напряжение, которое испытывали находящиеся рядом с ним гвардейцы.
Похоже, они полностью разделяли беспокойство офицера. Встреча,
конфиденциальность которой они охраняли, была призвана спасти Ватикан от
гибели. Во всяком случае, так утверждал Рошер. В свете этих слов капитана Шартран
совершенно не понимал, почему инстинктивно он чувствовал опасность. Почему так
странно ведет себя Рошер?
Нет, определенно здесь что-то не так.
Капитан Рошер стоял справа от Шартрана, глядя прямо перед
собой. Взгляд начальника казался лейтенанту каким-то отрешенным, что капитану
было совершенно несвойственно. Весь последний час Рошер вел себя очень
подозрительно, принимая абсолютно нелепые решения.
«Кто-то из нас обязан присутствовать на встрече, —
подумал Шартран, услышав, как Колер запирает за собой дверь. — Почему
Рошер позволяет ему это делать?!»
Но было во всем этом и нечто такое, что тревожило лейтенанта
еще сильнее. Кардиналы. Они по-прежнему оставались в Сикстинской капелле. Но
это же безумие! Камерарий хотел, чтобы их эвакуировали еще пятнадцать минут
назад! Рошер отменил это распоряжение, не поставив в известность камерария.
Когда Шартран выразил свое беспокойство, капитан едва не оторвал ему голову.
Приказы старших по званию в швейцарской гвардии обсуждению не подлежали, а
Рошер в данный момент был командиром.
