Но они опоздали.
Из кабинета папы до них донесся душераздирающий вопль. Это
кричал камерарий.
Глава 114
Замешательство длилось всего несколько секунд. Камерарий
Вентреска все еще заходился в крике, когда лейтенант Шартран, оттолкнув Рошера,
выстрелом разбил замок в дверях кабинета. Гвардейцы ворвались в помещение.
Лэнгдон и Виттория вбежали следом за ними.
Их взорам открылось ужасающее зрелище.
Кабинет освещали лишь свечи и умирающее пламя очага. Колер,
опираясь о кресло, стоял на непослушных ногах рядом с камином. Он направил
пистолет на камерария, который, страдая от невыносимой боли, извивался на полу
у его ног. Сутана камерария была разодрана, и на обнаженной груди виднелось
угольно-черное пятно. Лэнгдон не мог разобрать изображение, но увидел что на
полу рядом с Колером валяется большое квадратное клеймо. Металл все еще
светился темно-вишневым светом.
Два швейцарских гвардейца открыли огонь мгновенно, без
малейших колебаний. Пули ударили в грудь Колера, и тот рухнул в свое
кресло-коляску. Из ран на его груди с бульканьем хлынула кровь. Пистолет,
вывалившись из руки директора, заскользил по полу.
Потрясенный увиденным, Лэнгдон замер у дверей.
Виттория окаменела.
— Макс… — прошептала девушка.
Камерарий, все еще извиваясь на полу, подкатился к ногам
Рошера и, показав пальцем на капитана, прохрипел единственное слово:
— ИЛЛЮМИНАТ!
На лице камерария читались боль и ужас, и Лэнгдону
показалось, что он является свидетелем средневековой сцены охоты на ведьм. Но
жертвой пыток в данном случае был служитель церкви.
— Ублюдок! — взревел Рошер, наваливаясь на
несчастного. — Лицемерный свято…
Шартран, действуя чисто инстинктивно, всадил три пули в
спину начальника. Тот рухнул лицом на пол и замер в луже собственной крови.
После этого лейтенант и гвардейцы подбежали к священнослужителю, продолжавшему
биться в конвульсиях от невыносимой боли.
Оба гвардейца, увидев выжженный на груди камерария символ,
непроизвольно вскрикнули. И в этом крике слышался ужас.
Тот из швейцарцев, который смотрел на клеймо со стороны
головы камерария, в страхе отскочил назад.
Шартрана вид клейма также поразил, однако лейтенант не
потерял присутствия духа и прикрыл страшный ожог на груди клирика краем
разодранной сутаны.
Лэнгдон шел через комнату, и ему казалось, что все это
страшный сон. Стараясь не думать об открывающейся его взору картине безумного
насилия, он пытался осмыслить происходящее. Калека ученый прилетает в Ватикан,
чтобы, заклеймив высшего иерарха церкви, символически продемонстрировать
господство науки. «Есть идеи, ради которых стоит пожертвовать жизнью», —
сказал ассасин. Лэнгдон не мог понять, каким образом калека смог справиться с
камерарием. Однако не стоит забывать, что у него был пистолет. Впрочем, теперь
это не имеет никакого значения! Колер завершил свою миссию!
Поскольку камерарию уже оказывали помощь, профессор обратил
все свое внимание на дымящийся предмет, лежащий на полу рядом с креслом-коляской
Колера. Шестое клеймо? Чем ближе подходил ученый к этому предмету, тем меньше
понимал, что находится перед ним. Клеймо имело форму довольно большого квадрата
или, может быть, ромба. Лэнгдону показалось, что как по форме, так и по размеру
оно точно соответствовало центральному отделению ларца, увиденного им в Храме
Света. «Последнее клеймо — абсолютный союз четырех древних элементов природы, и
по своему совершенству оно превосходит все остальные», — сказал тогда
ассасин.
Ученый опустился на колени рядом с Колером и за деревянную
рукоятку поднял с пола все еще излучавший тепло предмет, поднес его к глазам и
увидел совсем не то, что ожидал увидеть.
Лэнгдон долго всматривался в рельеф и ничего не понимал.
Почему гвардейцы в ужасе закричали, увидев клеймо на груди камерария? Ведь это
всего лишь квадрат, составленный из каких-то бессмысленных значков. Самое
совершенное из всех? Симметрия, надо признать, здесь присутствует, рассуждал
ученый, вращая клеймо. Однако во всем остальном он видел какую-то абракадабру.
Почувствовав, как кто-то дотронулся до его плеча, он
обернулся, рассчитывая увидеть Витторию. Однако лежащая на его плече рука была
залита кровью. Она принадлежала Максимилиану Колеру, тянущемуся к нему из
своего кресла.
Лэнгдон выронил клеймо и вскочил на ноги. Этот человек жив!
Обмякший в своем кресле директор все еще дышал. Но он явно
умирал. Дыхание было прерывистым и неглубоким, хотя Колер судорожно хватал
воздух открытым ртом. Их глаза встретились, и Лэнгдон увидел в них то же
ледяное выражение, с каким Колер встретил его этим утром в ЦЕРНе. Но теперь его
глаза смотрели более холодно. Вся ненависть и злоба, которые скрывал в себе
ученый, выплеснулись на поверхность.
Но тут тело Колера содрогнулось, и Лэнгдону показалось, что
директор хочет подняться. Все остальные оказывали помощь камерарию, и рядом с
умирающим был лишь американец. Он хотел крикнуть, но волна энергии, исходящая
от калеки в последние секунды его жизни, оказалась настолько мощной, что
Лэнгдон от изумления лишился дара речи. Ценой нечеловеческих усилий директор
поднял руку и извлек из подлокотника кресла вмонтированный в него прибор
размером со спичечную коробку. Трясущейся рукой он протянул прибор Лэнгдону, и
тот отпрянул, решив, что это какое-то оружие.
Но оказалось, что это было нечто совсем иное.
— Передайте… — свои последние слова Колер
произносил сопровождаемым бульканьем хриплым шепотом, — передайте… прессе.
Сказав это, директор обмяк в кресле, и прибор упал ему на
колени.
Лэнгдон посмотрел на коробку, которая явно имела какое-то
отношение к электронике. На ее крышке были начертаны слова «СОНИ РУВИ». Лэнгдон понял, что
перед ним новейшая, размером меньше ладони, видеокамера. «Ну и характер у этого
парня!» — помимо воли восхитился Лэнгдон.
Колер, судя по всему, успел записать свое предсмертное
послание и хотел, чтобы его получили средства массовой информации. Лэнгдон не
сомневался, что это была своего рода проповедь, восхваляющая науку и клеймящая
то зло, которое несет людям религия. Лэнгдон решил, что за день уже успел
достаточно поработать на этого типа, и поспешил сунуть камеру в самый глубокий
карман пиджака до того, как ее увидел Шартран. «Твое предсмертное послание
отправится в преисподнюю вместе с тобой!»
Общую тишину нарушил голос камерария.
— Кардиналы… — выдохнул он, пытаясь принять
сидячее положение.
