Из тени неожиданно возникла последняя ступенька лестницы.
Дальнейший путь преграждала металлическая решетка с тремя укрепленными на ней
черепами. Камерарий из последних сил тянул на себя решетчатую дверь. Лэнгдон
прыжком преградил ему путь. Через несколько секунд на ступенях появились и
остальные преследователи. В белом свете фонаря они походили на призраки. Больше
всех на привидение смахивал Глик. С каждым шагом он бледнел все сильнее.
— Пропустите камерария! — крикнул Шартран, хватая
Лэнгдона за плечи.
— Ни в коем случае! — прозвучал откуда-то сверху
голос Виттории. — Нам нужно немедленно уходить! Антивещество отсюда
выносить нельзя! Если поднять его на площадь, все находящиеся там погибнут!
— Вы все должны мне доверять, — неожиданно
спокойно произнес камерарий. — У нас мало времени.
— Вы не понимаете! — не унималась Виттория. —
Взрыв на поверхности земли будет гораздо опаснее, чем здесь, внизу!
— Кто сказал, что взрыв произойдет на поверхности? —
спросил он, глядя на девушку удивительно ясными глазами.
— Выходит, вы решили оставить ловушку здесь? —
изумилась Виттория.
— Смертей больше не будет, — сказал священник, и
уверенность, с которой были произнесены эти слова, оказала на всех чуть ли не гипнотическое
воздействие.
— Но, святой отец…
— Умоляю, проявите хотя бы немного… веры. Я никого не
прошу идти со мной, — торопливо говорил камерарий. — Вы все можете
удалиться. Я прошу лишь о том, чтобы вы не препятствовали Его воле. Позвольте
мне завершить то, что я призван сделать. — Взгляд камерария приобрел
несвойственную ему жесткость, и он закончил: — Я должен спасти церковь. И я
могу это сделать. Клянусь жизнью!
Тишину, которая последовала за этими словами, вполне можно
было назвать громовой.
Глава 120
Одиннадцать часов пятьдесят одна минута.
Слово «некрополь» в буквальном переводе означает «город
мертвых».
Несмотря на то что Роберт Лэнгдон много читал об этом месте,
к открывшейся перед ним картине он оказался совершенно неготовым. Колоссальных
размеров подземная пустота была заполнена рассыпающимися надгробиями. Крошечные
мавзолеи напоминали сооруженные на дне пещеры дома. Даже воздух казался
Лэнгдону каким-то безжизненным. Узкие металлические подмостки для посетителей
зигзагами шли между памятниками. Большая часть древних мемориалов была сложена
из кирпича, покрытого мраморными пластинами. Кирпич от старости давно начал
рассыпаться. Бесчисленные кучи невывезенной земли, словно тяжелые колонны,
подпирали низкое каменное небо, распростершееся над этим мрачным поселением
мертвых.
Город мертвых, думал Лэнгдон. Американец ощущал странное,
двойственное чувство. С одной стороны, он испытывал любопытство ученого, а с
другой — ему было просто страшно. «Может быть, я принял неверное решение?» —
думал он, шагая вместе с остальными по извилистым мосткам.
Шартран первым попал под гипнотическое влияние камерария, и
именно он заставил Лэнгдона открыть металлические ворота в Город мертвых. Глик
и Макри совершили благородный поступок, откликнувшись на просьбу клирика освещать
путь. Впрочем, учитывая ту славу, которая ждала журналистов (если они выберутся
отсюда живыми), благородная чистота их помыслов вызывала некоторые сомнения.
Виттория меньше всех остальных хотела спускаться в подземелье, и в ее взгляде
ученый видел какую-то безысходность, что, несомненно, было результатом развитой
женской интуиции.
«Однако теперь мои сомнения не имеют значения, — думал
Лэнгдон, шагая чуть впереди девушки. — Слишком поздно. Обратного пути у
нас нет».
Виттория молчала, но Лэнгдон знал, что оба они думают об
одном и том же. Девяти минут явно не хватит для того, чтобы убраться из
Ватикана, если окажется, что камерарий заблуждался.
Проходя мимо рассыпающихся в прах мавзолеев, Лэнгдон вдруг
почувствовал, что идти стало труднее, и с удивлением обнаружил, что они уже не
спускаются вниз, а поднимаются в гору. Когда ученый понял, в чем дело, он
похолодел. Рельеф места, в котором они находились, сохранился в том же виде,
каким он был во времена Христа. Он идет по первозданному Ватиканскому холму!
Вблизи его вершины, как утверждают историки, находится могила святого Петра.
Лэнгдон всегда удивлялся: откуда им это известно? Теперь он получил ответ:
проклятый холм по-прежнему оставался на своем месте!
Лэнгдону казалось, что он бежит по страницам самой истории.
Где-то чуть впереди находилась могила апостола Петра — самая священная реликвия
христианства. Трудно поверить, что могила апостола когда-то была обозначена
одним скромным алтарем-святилищем. То время давно кануло в Лету. По мере
возвышения Петра в глазах христианского мира над первым алтарем возводились все
более внушительные храмы. Это продолжалось до тех пор, пока Микеланджело не
воздвиг величественный собор Святого Петра, центр купола которого находится
точно над захоронением апостола. Как говорят знатоки, отклонение составляет
лишь какую-то долю дюйма.
Они продолжали восхождение, лавируя между могил. Лэнгдон в
очередной раз бросил взгляд на часы. Восемь минут. Ученый стал всерьез
опасаться, что по прошествии этих минут Виттория, он сам и все остальные
безвременно присоединятся к нашедшим здесь последний покой ранним христианам.
— Осторожно! — послышался вопль Глика. —
Змеиные норы!
Лэнгдон уже увидел то, что испугало репортера. В тропе, по
которой они теперь шли, виднелось множество небольших отверстий. Лэнгдон
старался шагать так, чтобы не наступать на эти дыры в земле.
Виттория, едва не споткнувшись об одну из нор, последовала
его примеру.
— Змеиные норы? — испуганно косясь на тропу,
переспросила девушка.
— Скорее закусочные, — улыбнулся Лэнгдон. —
Объяснять я вам ничего не буду. Поверьте на слово.
Он вспомнил, что эти отверстия назывались «трубками
возлияния» и ранние христиане, верившие в воскресение тела, использовали их для
того, чтобы в буквальном смысле подкармливать мертвецов, регулярно наливая
молоко и мед в находящиеся внизу могилы.
* * *
Камерарий чувствовал, как слабеет с каждым шагом.
Однако он упрямо шел вперед: долг перед Богом и людьми
заставлял его ноги двигаться. «Мы почти на месте», — думал он, страдая от
невыносимой боли. Мысли иногда причиняют больше страданий, чем тело, сказал
себе клирик, ускоряя шаг. Он знал, что времени у него почти не осталось.
— Я спасу Твою церковь, Создатель, — шептал Карло
Вентреска. — Клянусь жизнью!
