Суматоха в коридоре у Сикстинской капеллы длилась уже добрых
три минуты, но никто так и не смог обнаружить камерария. Можно было подумать,
что этот человек растворился в ночи. Мортати был готов приказать начать поиски
по всему Ватикану, но в этот момент площадь Святого Петра взорвалась
восторженным ревом. Ликование толпы достигло высшей точки. Кардиналы обменялись
взглядами. Мортати закрыл глаза и прошептал:
— Да поможет нам Бог.
Второй раз за ночь вся коллегия кардиналов высыпала на
площадь Святого Петра. Поток священников увлек за собой Лэнгдона и Витторию, и
те тоже оказались под ночным небом. Все прожектора прессы были обращены на
базилику. А там, на священном папском балконе в самом центре фасада, стоял,
воздев к небесам руки, камерарий Карло Вентреска. Даже издали он казался
воплощением чистоты. Статуя в белоснежном одеянии, залитая светом.
Атмосфера на площади продолжала накаляться, и через
несколько секунд барьеры, возведенные швейцарскими гвардейцами, рухнули. Поток
восторженных людей устремился к базилике. Кто-то кричал, кто-то плакал или пел.
Сияли прожектора, сверкали вспышки фотокамер. Одним словом, на площади перед
собором творился кромешный ад. Хаос усиливался по мере того, как разрасталась
толпа у подножия собора. Казалось, никто и ничто не сможет это остановить.
Но все же нашелся человек, которому это удалось. Стоящий на
балконе камерарий распростер над беснующейся толпой руки и склонил голову в
молчаливой молитве. Вначале по одному, потом десятками, а затем сотнями и
тысячами люди последовали его примеру.
Над площадью повисла тишина… словно толпу околдовали.
* * *
В душе камерария бушевал ураган. В его помутившемся
сознании, сменяя одна другую, вихрем проносились молитвы. Мольбы надежды
сменялись воплями раскаяния…
Простите меня… Отец… Мама… вы преисполнены милости… вы —
церковь… умоляю вас понять смысл жертвы, которую приносит рожденный вами сын.
О, Иисус… избавь нас от геенны огненной… Прими все души в
небесах, и прежде всего души тех, кто более всего нуждается в Твоей милости…
Камерарию не нужно было открывать глаза, чтобы увидеть толпу
внизу и телевизионные камеры, показывающие его всему миру. Он душой ощущал их
присутствие. Даже испытывая мучения, он чувствовал необыкновенное единство
людей, и это его опьяняло. Казалось, что от него по всему миру раскинулась
объединяющая человечество невидимая сеть. Перед экранами телевизоров дома и у
радиоприемников в автомобилях весь мир молился Богу. Словно повинуясь велению
одного огромного сердца, говорящие на сотнях языков жители множества стран
одновременно обратились к Творцу. Слова, которые они шептали, были для них
новыми. Но они знали их всегда. Эти древние слова истины хранились в их душах.
Казалось, эта гармония будет продолжаться вечно.
Царившая на площади тишина вскоре снова сменилась радостным
пением.
Камерарий понял, что настал нужный момент.
Святая Троица, я отдаю Тебе все самое дорогое — тело, кровь,
душу… как плату за насилие, беззаконие, святотатство и невежество.
Камерарий вновь начал ощущать физическую боль. Она
растекалась по его телу, и ему захотелось сорвать одежду и в кровь ногтями
разодрать плоть, как он разодрал ее две недели назад в ту ночь, когда Бог
впервые явился к нему. Не забывай, какие страдания перенес Христос. Грудь
камерария горела огнем. Даже морфин был не в силах приглушить боль.
Моя миссия на земле завершена.
Весь ужас достался ему. Им оставалась надежда. В нише
паллиума, следуя воле Бога, камерарий совершил миропомазание. Там он обильно
смочил волосы, тело, одежду, лицо и руки и теперь весь был пропитан священными
благовонными маслами из лампад. Масла благоухали так же сладко, как когда-то
благоухала мама, и очень хорошо горели. Это будет благостное вознесение.
Чудесное и почти мгновенное. И он оставит после себя не постыдный скандал… а
новую силу и возрожденную веру в чудеса.
Сунув руку в карман мантии, он нащупал крохотную золотую
зажигалку, которую прихватил в нише паллиума.
Затем камерарий прочел стих из Библии: «И когда огонь поднялся
к небесам, ангел Божий вознесся в этом пламени».
И вот кнопка зажигалки оказалась под его большим пальцем.
На площади Святого Петра звучали гимны.
* * *
Мир никогда не забудет того, что увидел в тот миг.
Из груди стоящего на балконе камерария высоко в небо
взметнулся столб пламени. Казалось, что душа священнослужителя освобождалась от
своей земной оболочки. Пламя рванулось вверх, мгновенно охватив все тело
клирика. Камерарий даже не вскрикнул. Он поднял руки над головой и обратил лицо
к небесам. Огонь превратил его тело в огненный столп. Чудо, как казалось
затаившему дыхание миру, продолжалось вечно. Пламя полыхало все ярче и ярче, а
затем постепенно стало спадать. Камерарий исчез. Никто не мог точно сказать, упал
ли он за балюстраду или вознесся на небо. Толпа теперь видела только облако
дыма, спиралью уходящее в небо над Ватиканом.
Глава 135
Рассвет пришел в Рим поздно.
Утренний ливень с грозой смыл толпу с площади Святого Петра.
Журналисты остались. Спрятавшись под зонтами или укрывшись в своих машинах, они
продолжали комментировать ночные события. В церквях по всему миру яблоку было
негде упасть. Настало время для раздумий и дискуссий представителей всех
религий. Вопросов было много, а ответы на них вызывали лишь недоумение. Ватикан
же хранил молчание. Никаких официальных заявлений пока сделано не было.
* * *
Глубоко в гротах Ватикана кардинал Мортати стоял на коленях
перед открытым саркофагом. Поднявшись на ноги, он опустил руку в гроб и закрыл
почерневший рот умершего две недели назад папы. Его святейшеству теперь
предстояло вечно покоиться в мире.
У ног Мортати стояла небольшая золотая урна, до краев
наполненная пеплом. Мортати лично собрал его и принес сюда.
— Даю тебе возможность прощения, — сказал он покойному
понтифику, помещая урну в саркофаг рядом с телом. — Ибо нет любви сильнее,
чем любовь отца к своему сыну.
С этими словами он прикрыл урну полами папской мантии. Он
знал, что эти священные гроты предназначены только для останков пап, но ему
почему-то казалось, что он поступает правильно.
— Синьор, — произнес кто-то, входя в гроты, —
вас ждут на конклаве.
Это был лейтенант Шартран. Лейтенанта сопровождали три
гвардейца.
— Еще одну минуту, — ответил кардинал, в последний
раз взглянув в лицо покойного. — Его святейшество наконец получит покой,
который он заслужил.
