Глава 32
Лэнгдон затаил дыхание, когда «Х-33» широкой спиралью пошел
на снижение в международном аэропорту Рима, носящем имя Леонардо да Винчи.
Виттория сидела с закрытыми глазами. Создавалось впечатление, что она усилием
воли пытается держать себя в руках. Летательный аппарат коснулся посадочной
полосы и покатил к какому-то частному ангару.
— Прошу извинить за долгое путешествие, — сказал
появившийся из кабины пилот. — Мне пришлось сдерживать бедняжку, чтобы
снизить шум двигателя при полете над населенными районами.
Лэнгдон взглянул на часы. Оказалось, что полет продолжался
тридцать семь минут.
Открыв внешний люк, пилот спросил:
— Кто-нибудь может мне сказать, что происходит?
Виттория и Лэнгдон предпочли промолчать.
— Ну и ладно, — безо всякой обиды произнес
пилот. — В таком случае я останусь в кабине и буду в одиночестве
наслаждаться музыкой.
При выходе из ангара им в глаза брызнули яркие лучи
предвечернего солнца, и Лэнгдон перебросил свой твидовый пиджак через плечо.
Виттория подняла лицо к небу и глубоко вздохнула, словно солнечные лучи
заряжали ее какой-то таинственной телепатической энергией.
Средиземноморье, подумал уже начинающий потеть Лэнгдон.
— Не кажется ли вам, что для комиксов вы немного староваты? —
не поворачиваясь, неожиданно спросила Виттория.
— Простите, не понимаю…
— Ваши часы. Я обратила на них внимание еще в самолете.
Лэнгдон слегка покраснел. Ему уже не раз приходилось
вставать на защиту своих ручных часов. Эти коллекционные часы с изображением
Микки-Мауса на циферблате еще в детстве подарили ему родители. Несмотря на
глупый вид мышонка, ручонки которого служили стрелками, Лэнгдон никогда не
расставался с этими часами. Часы были водонепроницаемыми, а цифры светились в
темноте, что было очень удобно при плавании в бассейне и во время поздних
прогулок по неосвещенным дорожкам университетского кампуса. Когда студенты
говорили о некоторой экстравагантности эстетических пристрастий своего
профессора, тот неизменно отвечал, что носит Микки как символ своей душевной
молодости.
— Шесть часов вечера, — сказал он.
— Думаю, что экипаж для нас уже подан, — продолжая
смотреть в небо, заметила Виттория.
Лэнгдон услышал в отдалении шум двигателя. Когда он поднял
глаза, сердце у него упало. С севера на небольшой высоте, почти над самой
взлетной полосой, к ним приближался вертолет. Во время экспедиции в Андах,
когда он занимался поисками линий Наска
[39]
в южном Перу, ему
пришлось летать на вертолете, и никакого удовольствия от этих полетов он, надо
сказать, не получил. Летающая обувная коробка. Пресытившись впечатлениями от
двух полетов в стратоплане, Лэнгдон очень надеялся на то, что Ватикан пришлет
за ними автомобиль.
Но его надежды не сбылись.
Вертушка снизила скорость, повисела несколько мгновений над
их головами и начала спуск на посадочную полосу. Машина была окрашена в белый
цвет, а на ее борту был изображен герб: два скрещенных ключа на фоне папской тиары.
Лэнгдон прекрасно знал этот священный символ святого престола. Сейчас это была
правительственная печать, а престолом в буквальном смысле слова являлся древний
трон Святого Петра.
«Святая вертушка», — подумал Лэнгдон, наблюдая за
приземляющимся вертолетом. Он совсем забыл, что Ватикан имеет в своем
распоряжении несколько подобных аппаратов: для доставки папы в аэропорт, на
встречи с паствой и для полетов в летнюю резиденцию святейшего в Гандольфо.
Окажись он на месте папы, Лэнгдон определенно предпочел бы путешествовать на
автомобиле.
Пилот выпрыгнул из кабины и быстрым шагом направился к ним
по бетону аэродрома.
Пришло время волноваться Виттории.
— Неужели нам придется с ним лететь? — тревожно
спросила она.
— Лететь иль не лететь — вот в чем вопрос, — продекламировал
Лэнгдон, целиком разделяя тревогу девушки.
Пилот выглядел так, словно готовился выйти на сцену в одной
из шекспировских пьес. Его камзол с пышными рукавами был разрисован широкими
вертикальными ярко-синими и золотыми полосами. Цвета панталон и гетр полностью
повторяли раскраску верхней части одеяния. На ногах у него были черные туфли,
чем-то напоминающие домашние тапочки. На голове пилота красовался черный
фетровый берет.
— Традиционная униформа швейцарских гвардейцев, —
пояснил Лэнгдон. — Этот фасон придумал сам Микеланджело. — Когда
пилот приблизился, американец поморщился и добавил: — Не самое лучшее из его
творений, надо сказать.
Несмотря на столь ослепительный наряд, пилот всем своим
видом демонстрировал, что дело знает. Он двигался к ним решительным шагом и
имел выправку американского морского пехотинца. Лэнгдон читал о том, насколько
строго проходит отбор в швейцарскую гвардию. Гвардейцы набирались в четырех
католических кантонах Швейцарии. Каждый из претендентов должен был быть
холостяком 19–30 лет, ростом не менее 180 см, уже отслужившим в
швейцарской армии. Папская гвардия считалась самой верной и надежной охраной в
мире и вызывала зависть у глав многих правительств.
— Вы из ЦЕРНа? — стальным голосом спросил, застыв
в шаге от них, швейцарец.
— Так точно, сэр, — ответил Лэнгдон.
— Вам удалось долететь на удивление быстро, —
заметил гвардеец и бросил на «Х-33» удивленный взгляд. — Мадам, —
продолжил он, обращаясь к Виттории, — у вас имеется какая-нибудь иная
одежда?
— Простите, но… боюсь, я не совсем вас понимаю…
— Лица в шортах в Ватикан не допускаются, — сказал
швейцарец, показав на нижние конечности девушки.
Лэнгдон бросил взгляд на обнаженные ноги Виттории и вконец
расстроился. Как он мог забыть, что в Ватикане нельзя обнажать ноги выше
колена? Ни мужчинам, ни женщинам. Этот запрет был призван демонстрировать
уважение посетителей к Городу Бога.
— Это все, что у меня есть, — ответила
Виттория. — Мы очень спешили.
Гвардеец понимающе кивнул, хотя и был явно недоволен.
Обратившись к Лэнгдону, он спросил:
— Есть ли у вас какое-нибудь оружие, сэр?
«Какое оружие? У меня с собой нет даже смены чистого
белья», — подумал Лэнгдон и отрицательно покачал головой.
