Она инстинктивно опустила плечи, закрыла глаза и сделала три
глубоких вдоха. Сердце сразу стало биться медленнее, а все мышцы расслабились.
Паническое настроение исчезло, и хаотический круговорот мыслей стих.
«О'кей, — думала она. — Надо раскрепостить разум и думать позитивно.
Что в данной ситуации может пойти мне на пользу?»
Аналитический ум Виттории Ветра в тех случаях, когда она
использовала его в спокойном состоянии, был могущественным оружием. Буквально
через несколько секунд она осознала, что именно их заточение в кабинете
Оливетти как раз и открывает путь к спасению.
— Надо позвонить по телефону, — неожиданно сказала
девушка.
— Я как раз хотел предложить вам позвонить Колеру, но…
— Нет, не Колеру, а кое-кому еще.
— Кому же?
— Камерарию.
— Вы хотите позвонить камерарию? — недоуменно
переспросил Лэнгдон. — Но каким образом?
— Оливетти сказал, что этот человек находится в личном
кабинете папы.
— Пусть так. Но вы же не знаете номера телефона!
— Не знаю, — согласилась Виттория. — Но я и
не собираюсь звонить по своему сотовому. — Она показала на
наисовременнейший, утыканный кнопками быстрого набора аппарат связи на столе
Оливетти. — Я позвоню отсюда. Глава службы безопасности наверняка имеет
прямой выход на кабинет папы.
— Не знаю, имеет ли он выход на папу, но тяжеловеса с
большим револьвером у дверей главнокомандующий поместить не забыл.
— Но мы заперты.
— Как ни странно, я об этом уже догадался.
— Это означает, что часовой заперт снаружи! Этот
кабинет принадлежит Оливетти. Сомневаюсь, чтобы ключи были еще у кого-нибудь.
Лэнгдон с сомнением взглянул на стража и сказал:
— Стекло очень тонкое, а револьвер, напротив, очень
большой.
— Неужели вы думаете, что он будет стрелять в меня за
то, что я говорю по телефону?
— Кто, дьявол их побери, знает?! Все это заведение
производит довольно странное впечатление, а если судить по тому, как
развиваются события…
— Или мы звоним, — заявила Виттория, — или
нам не останется ничего иного, кроме как провести пять часов сорок восемь минут
в застенках Ватикана. В последнем случае утешает только то, что мы окажемся в
первых рядах зрителей, наблюдающих за концом света.
— Но страж известит Оливетти, как только вы
прикоснетесь к трубке, — слегка побледнев, возразил Лэнгдон. — Кроме
того, я вижу там по меньшей мере два десятка кнопок. И на них нет никаких
обозначений. Неужели вы хотите наудачу потыкать во все?
— Нет, — ответила она, решительно направляясь к
телефону. — Я нажму лишь одну. — С этими словами Виттория сняла
трубку и надавила на кнопку. — Это будет кнопка номер один. Готова поставить
хранящийся в вашем кармане доллар с символами иллюминатов на то, что попаду
прямо к папе. Какой другой абонент может быть более важным на телефонной
подстанции командира швейцарской гвардии?
Времени на ответ у Лэнгдона не было. Часовой принялся стучать
в стекло рукояткой револьвера, одновременно жестом требуя вернуть трубку на
место.
Виттория игриво ему подмигнула, и страж едва не задымился от
ярости.
Лэнгдон отошел от двери и, повернувшись спиной к девушке,
произнес:
— Надеюсь, вы правы. Парень за стеклом, похоже, не
очень доволен.
— Проклятие! — бросила Виттория, прислушиваясь к
голосу в трубке. — Запись…
— Запись? — в очередной раз изумился
Лэнгдон. — Неужели папа обзавелся автоответчиком?
— Это был вовсе не кабинет папы, — ответила
девушка, кладя трубку. — Мне только что сообщили полное недельное меню
обедов достойнейшего командира швейцарской гвардии.
Лэнгдон послал слабую улыбку часовому, который, сердито
глядя на пленников, что-то тараторил в микрофон портативной рации.
Глава 38
Телефонный узел Ватикана расположен в Бюро ди
коммуникационе, прямо за почтой. В сравнительно небольшом помещении стоит
коммутатор «Корелко-141», и телефонисту приходится иметь дело примерно с двумя
тысячами вызовов в день. Большая часть звонков автоматически направляется для
записи в информационную систему.
Единственный оставшийся на службе оператор лениво потягивал
крепкий чай. Он был страшно горд тем, что из всех служащих лишь ему одному
доверили сегодня остаться в Ватикане. Его радость несколько омрачало
присутствие расхаживающего за дверями швейцарского гвардейца. Для эскорта в
туалет, думал телефонист. На какие только унижения не приходится идти ради
Святого конклава!
Звонков в этот вечер, по счастью, было очень мало. А может
быть, наоборот, к несчастью. Похоже, за последние годы интерес к Ватикану в
мире сошел на нет. Поток звонков от прессы превратился в тоненький ручеек, и
даже психи стали звонить не так часто, как раньше. Пресс-офис Ватикана надеялся
на то, что сегодняшнее событие вызовет гораздо больше радостной шумихи.
Печально, что на площадь Святого Петра прибыли в основном самые заурядные
представители итальянских и европейских средств массовой информации. Из
множества стоящих на площади телевизионных автобусов лишь малая горстка
принадлежала глобальным сетям… да и те, видимо, направили сюда не самых лучших
своих журналистов.
Оператор, держа кружку в обеих руках, думал, как долго
продлится конклав. Скорее всего до полуночи. Большинство близких к Ватикану
наблюдателей еще до начала великого события знали, кто лидирует в гонке за
Святой престол. Так что собрание, видимо, сведется к трех-четырехчасовому
ритуалу. Нельзя, конечно, исключать и того, что возникшие в последний момент
разногласия затянут церемонию до рассвета… а может быть, даже и более того. В
1831 году конклав продолжался пятьдесят четыре дня. Сегодня подобного не
случится, сказал себе телефонист. Ходили слухи, что это собрание сведется
всего-навсего к наблюдению за дымом.
Размышления телефониста прервал сигнал на внутренней линии
связи. Он взглянул на мигающий красный огонек и поскреб в затылке. Странно,
подумал телефонист. Нулевая линия. Кто мог обращаться к дежурному телефонисту
за информацией? Более того, кто вообще мог находиться сейчас в стенах Ватикана?
