— Я прохожу мимо нее каждый день, — продолжил
солдат. — Она находится в центре площади, как раз в том месте, куда
указывает линия. Именно поэтому я о ней и подумал. Но, как я сказал, это… не
совсем скульптура. Это скорее мраморный блок.
— Блок? — переспросил Оливетти.
— Да, синьор. Мраморный блок, вделанный в мостовую. В
основании монолита. Он не похож на другие мраморные основания, поскольку имеет
форму эллипса, а не квадрата, как бывает обычно. И на этом мраморе вырезано
изображение существа, выдыхающего ветер. — Швейцарец подумал немного и
добавил: — Выдыхающего воздух, если использовать более научный термин.
— Рельефное изображение?! — изумленно глядя на
солдата, чуть ли не выкрикнул Лэнгдон.
Взгляды всех присутствующих обратились на американца.
— Рельеф, — пояснил ученый, — является одной
из разновидностей скульптуры.
Скульптура есть искусство изображения фигур в их полном
объеме, а также в форме рельефа… Ему десятки раз приходилось писать на классной
доске это определение. Рельеф являет собой двухмерное изображение, хорошим
примером которого был профиль Авраама Линкольна на одноцентовой монете.
Медальоны Бернини в капелле Киджи могли служить еще одним образчиком этой
разновидности ваяния.
— Bassorelivo? — спросил швейцарец, используя
итальянский термин.
— Да, да! Барельеф! — подхватил Лэнгдон и, стукнув
кулаком по капоту машины, добавил: — Я просто не думал в этом направлении. Эта
пластина в мраморном блоке, о которой вы говорите, называется West Ponente, что
означает «Западный ветер». Кроме того, она известна под названием Respiro di
Dio.
— Дыхание Бога?
— Да. Воздух! И он был изваян в мраморе архитектором,
создавшим эту площадь.
— Но я всегда полагала, что Святого Петра спроектировал
Микеланджело, — неуверенно произнесла Виттория.
— Да, собор! — воскликнул Лэнгдон. — Но
площадь Святого Петра создал Бернини!
Кавалькада из четырех «альфа-ромео» покинула пьяцца дель
Пополо с такой скоростью, что сидящие в них люди не заметили, как стоящий у
края площади микроавтобус Би-би-си двинулся следом за ними.
Глава 73
Гюнтер Глик чуть ли не вдавил педаль акселератора в пол
микроавтобуса, пытаясь не отстать от четырех «альфа-ромео», с бешеной скоростью
прокладывавших себе путь в сумасшедшем уличном движении Рима. Микроавтобусу
еле-еле удавалось держаться в хвосте таинственных машин, которые, казалось,
летели по воздуху.
Макри сидела на своем рабочем месте в задней части
автомобиля, ведя телефонную беседу с Лондоном. Когда разговор закончился, она
прокричала, пытаясь перекрыть шум уличного движения:
— Что желаешь услышать вначале? Хорошую новость или
плохую?
Глик нахмурился. По собственному опыту он знал, что после
контакта с начальством все дела почему-то начинают осложняться.
— Давай плохую.
— Редакторы писают кипятком из-за того, что мы уехали с
площади.
— Удивила!
— Кроме того, они полагают, что твой информатор —
просто жулик.
— Естественно.
— А босс предупредил меня, что от полноценной взбучки
тебя отделяет всего ничего.
— Здорово, — скривился Глик. — Выкладывай
хорошую новость.
— Они согласились просмотреть наш материал.
Глик почувствовал, как гримаса недовольства перерастает в
довольную ухмылку. Похоже, что полноценную взбучку получит кто-то другой,
подумал он.
— Ну так валяй, отсылай картинку.
— На ходу ничего не выйдет. Передам, когда остановимся
и сможем выйти на станцию сотовой связи.
В этот момент Глик со скоростью пушечного ядра летел по виа
Кола ди Рьенцо.
— Сейчас остановиться не могу, — заявил он и,
выезжая на пьяцца Рисорджименто, резко бросил микроавтобус влево.
Поворот был таким резким, что все сложное хозяйство Макри
едва не соскользнуло с сиденья.
— Если ты раздолбаешь мой компьютер, — сказала
она, с трудом поймав аппаратуру, — то нам придется доставлять материал в
Лондон самим.
— Держись крепче, любовь моя. Что-то мне подсказывает,
что мы почти на месте.
— Где?
Глик посмотрел на занимающий полнеба и уже такой знакомый
купол, улыбнулся и произнес:
— Мы вернулись в то место, откуда начали.
* * *
Четыре «альфа-ромео», умело вписавшись в движение машин
вокруг площади Святого Петра, разъехались по ее периметру, и гвардейцы
спокойно, не привлекая лишнего внимания, высадились в заранее намеченных
местах. Швейцарцы сразу стали невидимыми, растворившись в толпе туристов или
затерявшись среди машин прессы, припаркованных у края площади. Часть гвардейцев
скрылись в частоколе окружающих площадь колонн. Создавалось впечатление, что
они просто испарились. Глядя сквозь ветровое стекло, Лэнгдон почти физически
ощущал, как вокруг площади стягивается кольцо охраны.
Оливетти по радиотелефону дал команду в Ватикан, и оттуда к
обелиску выслали несколько агентов в штатском. Лэнгдон смотрел на совершенно
открытую площадь и задавал себе один и тот же вопрос: каким образом нанятый
иллюминатами убийца рассчитывает скрыться отсюда? Как он сможет протащить
кардинала через толпу туристов, мимо швейцарских гвардейцев и убить его у всех
на глазах?
Лэнгдон посмотрел на своего Микки-Мауса. Лапки мышонка
показывали 8:54. Оставалось шесть минут.
Сидящий впереди Оливетти обернулся и, глядя в упор на
Лэнгдона и Витторию, сказал:
— Я хочу, чтобы вы оба встали рядом с этим булыжником…
или как там его… мраморным блоком Бернини. Спектакль тот же. Вы — парочка
влюбленных туристов. Ясно?
Лэнгдон еще не успел открыть рта, чтобы ответить, как
Виттория, распахнув дверцу, потянула его из машины.
Весеннее солнце опускалось за горизонт прямо за базиликой, и
на площадь, постепенно поглощая ее, наползала огромная тень. Как только они
вступили в эту прохладную темноту, американца начала бить дрожь — явно не от
холода. Ему было просто-напросто страшно. Петляя между туристами, Лэнгдон
вглядывался в лица людей: ведь среди них мог находиться убийца. Виттория
держала его за руку. Ладонь девушки казалась ему очень теплой.
