— Я вас знаю. Вы помогали нам в сборе урожая, когда я был маленьким мальчиком, а вам было не больше четырнадцати. Вас зовут… — Он задумался. — Томас. Правильно? Томас. Что привело вас в Жирону?
— Когда мои родители умерли, мой дядя, который был кондитером, взял меня к себе. Он научил меня торговать, и теперь каждый год я езжу вместе с женой по рынкам и ярмаркам, продавая наш товар.
— А вы знаете некоего Норберта, также жившего неподалеку, — спросил епископ. — Он стал монахом.
— Не слишком хорошо, ваше преосвященство, но я слышал о нем, — ответил тот.
— Тогда давайте позовем молодого Фортуната, — сказал Беренгер. — Возможно, он сможет разъяснить нам кое-что. Вы знаете Фортуната, дон Жилберт? По словам Томаса, он тоже приехал из ваших краев. Пусть он придет сюда.
Открылась дверь, и старшина стражников ввел Фортуната. За ним следом вошел его дядя. Никто не останавливал его.
— Дон Фортунат, — сказал епископ. — Дон Жилберт.
Фортунат немного побледнел, улыбнулся и сел. Его дядя наклонился, чтобы что-то сказать ему, но затем передумал и снова выпрямился.
— Я знаю его, — сказал Жилберт. Он сильно побледнел, но его голос оставался ровным и спокойным, — и вряд ли уже забуду. Когда его друзья стащили меня с коня, он наступил каблуком мне на руку, и сказал, что ему доставляет огромное удовольствие чувствовать, как трещат кости. И, если я откажусь говорить, он сможет снова и снова испытывать это ни с чем не сравнимое удовольствие. Я провел с ним много, очень много времени.
— Он лжет, — сказал Фортунат. — Я никогда прежде не видел его. Мой дядя может засвидетельствовать, что, когда этот лгун был ранен, я был здесь, с ним.
— А откуда вы знаете, когда именно он был ранен? — внезапно спросил Исаак.
— Об этом давно судачат во дворце, — небрежно ответил Фортунат. — Любой слуга знает, когда это случилось.
— Я знаю этот голос, — сказал Исаак. — И, как шипение ядовитой змеи, он заставляет меня вздрагивать от отвращения. Вы помните, ваше преосвященство, я говорил вам о человеке, который заплатил полный кошелек серебра гонцу за то, чтобы передать своим слугам в Таррагоне, что он едет домой? Это он.
— Он бредит, — сказал Фортунат. — У меня нет никаких слуг в Таррагоне. Верно, дядя?
— Вы знаете, что означает это сообщение, ваше преосвященство? Господин Исаак? — спросил Жилберт. — Я могу объяснить вам, потому что мои друзья, Андреу и Фелип, догнали двух злодеев, которым оно предназначалось. Оно означало, что я мертв, и они должны убить моего дядю. Не было смысла затевать все, если бы я оставался жив.
Галсеран с ужасом уставился на Жилберта.
— Но вы были мертвы, — сказал он и повернулся к племяннику. — Ты же сказал мне, что он мертв, — нервно произнес он. — Ты же поклялся мне, что он мертв. Ты сказал, что видел его тело. А затем ты сказал мне, что он под надежным замком в тюрьме Таррагоны и его вскоре повесят. Как ты мог быть таким глупцом?
— Вы надеялись, на основании незначительного родства вашей матери с нашей семьей, затребовать состояние после моей смерти? — произнес Жилберт, глядя на Фортуната. — И конечно, после смерти моего дяди, поскольку его права были более весомыми. Почему вы так стремились получить эти бумаги? Они ничем не помогли бы вам.
— Они были нужны этому глупцу Гонсалво, — ответил Фортунат. — Я должен был получить пять мараведи за то, что забрал их у вас. — Он пожал плечами. — Я все время удивляюсь, насколько тяжело заставить человека развязать язык. Я думал, что это будет легче. Но у меня нет навыков палача.
— Вы собирались передать документы, взять деньги, а затем потребовать все состояние?
— Он это заслужил, — сказал Фортунат. — И если бы вы умерли, как и было задумано, то все получилось бы. Мой дядя уверил меня в этом.
— Нет, — сказал Галсеран. — Я никогда не предложил бы такого жестокого плана.
Томас, продавец сладостей, тихо наблюдал за каждым из присутствующих, а затем внезапно ударил кулаком по столу.
— А я знаю, кем был Норберт, — сказал он. — Он был наставником молодого господина.
— Это правда? — спросил Беренгер.
— Да, ваше преосвященство, — сказал Жилберт. — Мой друг и наставник, которому я доверял.
— А если этот священник — его дядя — добавил Томас, — тогда он должен быть и вашим дядей, дон Жилберт. Поскольку Фортунат — сын вашей бедной тети. У нас это всем известно. Она заплатила Магдалене из нашей деревни, чтобы та позаботилась о нем. Священник должен быть одним из ее братьев.
— У нее был только один брат, — сказал Жилберт. — Мой отец. И уж конечно, дон Галсеран — не мой отец. Я мог бы все же рискнуть предположить, чей он отец. Он и мой мучитель похожи, как две капли воды.
— Мы не будем сейчас обсуждать это, — сказал Беренгер. — Изучим этот вопрос в надлежащее время.
— Вас действительно предали, дон Жилберт, — сказал епископ. — Но мы услышали достаточно. Молодого Фортуната и его дядю завтра будут судить за преступления против Церкви, а затем Фортунат будет отдан под суд королевской власти за его преступления против короны. Вот тогда и поговорим.
— Как только я понял, что Норберт хотел передать письмо канонику в Барселоне, — сказал Беренгер, — все начало складываться в единую картину.
— А признание в убийстве? — спросил Исаак.
— Кто-то заплатил этому негодяю, чтобы тот дал ложные показания прямо в папском суде. Вероятно, Гонсалво де Марка, хотя это будет трудно доказать.
— Лжесвидетельство в случае, где обвиняемый, если его осудят, будет повешен. Понятно, почему он считал себя виновным в убийстве.
— Печать на том документе не была сломана, — сказал Беренгур. — Он предполагал, что в нем — смертный приговор Жилберту.
— Но в документе могло быть именно это, не так ли?
— Я воспользовался епископальной привилегией и сломал печать. Против Жилберта не было серьезных обвинений, и свидетельство Норберта так отличалось от показаний двух других свидетелей, что совершенно разрушило обвинение.
— Значит, Жилберт невиновен?
— Да. В третий и последний раз. Это решение суда самой высокой инстанции.
— А что с вашим каноником? Ведь его единственное преступление состоит в том, что в юности он был не слишком осмотрителен?
— Безусловно это отец и сын, — сказал Беренгер. — Их связь доказана. Они похожи как внешне, так и внутренне, и нельзя сказать, что кто-то из них пал жертвой мерзких махинаций другого.
— Но в чем была причина подобных действий?
— Алчность. И досада. Все знают, что Галсеран, как младший сын, унаследовал небольшое состояние. Если бы Фортунат выбрал церковную стезю, то, возможно, использовал бы свое влияние, чтобы привести его к процветанию, но мальчик совершенно не тяготел к жизни священника. Ему хотелось мирской славы и благосостояния. За последнее время многие семьи лишились наследников, и даже самое дальнее родство может стать основанием для получения наследства. Им показалось, что они ничем не хуже других.
