Я кивнул, припомнив, как она разделалась с ворчливым дворецким по имени Адам.
— Да уж, пожалуй. Но думать о ней вы не перестали?
Он покосился на меня и вновь насторожился.
— Не все ли равно? Теперь я ей не пара.
— Появился кто-то другой?
Лицо его окаменело, в глазах мелькнул гнев.
— Что бы вам ни наговорили, это ложь! У Софии верное сердце, но ее легко обмануть… — Голос его сорвался; я испугался, как бы парень не заплакал, но он сдержался и продолжал: — Если уж вы спрашиваете — да, я всегда буду ее любить и сделаю все, что угодно, лишь бы ее защитить. Все, что угодно!
Я заметил, с какой силой он произнес последние слова, и резко переспросил:
— От чего вы собираетесь ее защищать? Ей что, грозит опасность?
Томас отступил на шаг, напуганный требовательным тоном и выражением моего лица.
— Нет-нет, я просто хотел сказать, что, мол, если ей понадобится, она всегда может рассчитывать на меня.
Я схватил парня за руку. Тот вскрикнул — я совсем забыл про его рану.
Выпустил руку, ухватил его за ворот мантии, притянул к себе:
— Томас, если София в опасности, ты должен сказать об этом мне!
Он прищурился, выпятил подбородок и отступил на шаг.
— Должен, доктор Бруно? Что вы можете ей предложить? Свое покровительство? Еще что-то? А через пару дней вы со всей компанией отправитесь в Лондон, и что с ней тогда будет?
— Вы обязаны сообщить об угрозе тем, кто мог бы ей помочь. — Я постарался произнести эти слова равнодушным тоном и отпустил его, однако сам понимал, что уже поздно: я выдал свой интерес к Софии, и теперь парень считает меня соперником.
Томас встряхнулся и двинулся прочь по Сент-Милдред-Лейн в сторону колледжа; длинными руками он обхватил свое тощее тело, как будто озяб.
— Вы не знаете, о чем идет речь, — сказал он, когда я нагнал его.
Головы он не повернул, смотрел прямо вперед, как будто и не со мной разговаривал, а думал вслух. Но вдруг он опомнился, обеими руками сжал мою руку, поглядел виновато:
— Спасибо, что выслушали меня, доктор Бруно. Простите, если я позволил себе лишнее, я так боюсь сказать что-то не то. Вы, если будет возможно, припомните мою просьбу?
— Обязательно, Томас. Хорошо, что мы поговорили.
— Я должен убраться из Оксфорда. — Он все сильнее сжимал мою руку. — Если б только я мог попасть в Лондон и там начать новую жизнь! Вы скажете сэру Филипу? Ведь достаточно его слова, чтобы передо мной открылась новая жизнь, а я поклянусь в верности и ему, и графу до гроба.
— Я сделаю для вас все, что смогу. — Я говорил искренне, хотя и понимал, что парень рассказал мне далеко не все. — И займитесь этой раной на запястье.
Он слегка поклонился, проскользнул в ворота и побежал чистить башмаки своего хозяина.
Дождь косо поливал двор, и казалось, конца ему не будет. Небо сделалось гораздо темнее, чем в тот час, когда я вышел на улицу. Я посмотрел на узкое окошко в вершине башни и содрогнулся при мысли, что окровавленный труп Ковердейла так и висит там на железной скобе, пронзенный стрелами. Насмешка? Чудовищная пародия? Десяток стрел, торчащих из живота и груди…
Однажды в Риме я наведался в базилику Сан-Себастьяно Фуори Ле Мура. Внизу, в катакомбах, хранятся мощи святого, и там же висит огромная икона: мученический лик, стрелы, усеявшие тело густо, как иглы дикобраза. Тогда это показалось мне преувеличенно неправдоподобным, как аляповатая декорация какого-то спектакля; теперь точно такое же впечатление производило убийство Джеймса Ковердейла. Мрачная сцена более походила на розыгрыш, тщательно продуманную изуверскую шутку. Я даже не поверил окончательно, что он мертв, пока не увидел перерезанное горло. Теперь я вдруг припомнил одну фразу из цитированного ректором Фокса: «Его же воины». Себастьян, капитан преторианской гвардии, был расстрелян собственными воинами по приказу императора Диоклетиана. Учел ли убийца и это? Был ли Джеймс Ковердейл убит человеком, которого считал своим союзником? И в чем союзником? Кем он сам был в этом запутанном деле?
Только я сделал шаг от арки внутрь двора, как из противоположной арки появился ректор, следом за ним шел Слайхерст. Оба надвинули капюшоны на лицо и спешили ко мне. Ректор издали махал обеими руками, чтобы я присоединился к ним. Укрывшись под аркой от дождя, он придвинулся ко мне поближе, чтобы не подслушали студенты, тоже набившиеся сюда.
— Сегодня утром вы видели мою дочь в привратницкой, Бруно? — спросил меня Андерхилл.
— Да, она ждала свою мать, чтобы вместе пойти в город. — Я отметил, как взволнован голос ректора.
— Вы видели, как она уходила из привратницкой?
— Нет. Явился мастер Слайхерст с этим ужасным известием, и я побежал за вами.
— Значит, она… — Андерхилл в растерянности покачал головой. — Ладно, не важно. Она всегда была непокорной, рано или поздно она вернется.
— Что случилось? — всполошился я.
— Когда моя жена пришла в привратницкую, Софии там уже не было, — ответил ректор, оглядывая двор так, словно думал, что она в любой момент может появиться. — Маргарет сочла, что София не дождалась ее и одна пошла к тем знакомым, к которым они собирались. Она поспешила за дочерью, но, когда пришла, выяснилось, что там Софию никто не видел. Маргарет сильно тревожится, как всегда, но я склонен думать, что София решила пройтись, никого не предупредив, — она все время жалуется, что заперта здесь, будто в тюрьме, и требует предоставить ей свободу целыми днями бродить по лугам и полям за городом, как в те времена, когда она гуляла с братом. Но ведь то было другое дело. Ей придется усвоить манеры, подобающие девице, хочет она того или не хочет. — Лицо ректора омрачилось, он вновь оглянулся по сторонам, в явной растерянности; как будто ждал, что страшные события этого дня сами по себе исчезнут, изгладятся.
— Вряд ли она отправилась гулять в такую погоду, — возразил я.
Я старался говорить спокойно, чтобы не выдать своего страха; ведь еще накануне София говорила мне, что ей грозит опасность, а только что ее слова подтвердил Томас Аллен. И вот она пропала. Только бы ректор оказался прав! Но ведь он сам встревожен и пытается себя успокоить. Все его мысли были поглощены убийством Ковердейла и судьбой колледжа, а тут еще тревога за дочь.
— Да-да, я уверен, она вернется к обеду. — Он как-то неопределенно помахал рукой. — Сейчас мастер Слайхерст отнесет от меня записку коронеру, а я должен готовиться к выступлению. Время не терпит. — Он взглянул на меня и тяжело вздохнул. За последний час этот упрямый человек состарился на добрый десяток лет. — Я буду у себя в кабинете, доктор Бруно. Мы поговорим позже. Прошу вас к полудню в зал на обед. Там я объявлю о трагедии. Было бы желательно, чтобы вы в точности знали, что я сообщу членам колледжа, чтобы не рассказывали потом никаких подробностей кроме тех, которые я сочту уместным им поведать. Необходимо пресечь сплетни.
