Лью Тибинг чрезвычайно изобретательно скрывал свое истинное
лицо. Говорил с сильным французским акцентом, притворялся глубоко набожным
человеком, требовал в качестве вознаграждения то, в чем он вовсе не нуждался, а
именно – деньги. И Арингароса оказался слишком заинтересованным лицом, чтобы
заподозрить неладное. Сумма в двадцать миллионов евро была просто ничто в
сравнении с возможностью заполучить Грааль, а финансовая сторона дела была
благополучно разрешена выплатой Ватиканом в качестве отступных «Опус Деи» этих
самых миллионов. Слепой видит то, что хочет видеть. Но самым оскорбительным в
мошеннической афере Тибинга стало то, что он потребовал выплаты в виде
облигаций Банка Ватикана на предъявителя. С тем чтобы, если вдруг что-то пойдет
не так, все нити расследования привели в Рим.
– Рад видеть, что вам уже лучше, святой отец.
Арингароса сразу узнал хрипловатый голос, но лицо человека,
появившегося в дверях, было ему незнакомо – он представлял себе его совершенно
иным. Строгие грубоватые черты, черные, гладко прилизанные волосы, толстая шея,
выпирающая из воротничка рубашки под черным костюмом.
– Капитан Фаш? – неуверенно спросил Арингароса.
Сострадание и забота, которые проявил к нему капитан вчера ночью, как-то не
вязались с обликом этого сурового человека. Капитан приблизился к постели и
опустил на стул знакомый Арингаросе тяжелый черный портфель.
– Полагаю, это принадлежит вам?
Арингароса взглянул на портфель, туго набитый облигациями, и
тут же смущенно отвел взгляд, ему было стыдно.
– Да… благодарю вас. – Какое-то время он молчал, теребя
пальцами край простыни, затем решился: – Капитан, я долго раздумывал над всем
этим… И хочу попросить вас об одном одолжении.
– Да, разумеется. Слушаю вас.
– Семьи тех людей в Париже, которых Сайлас… – Тут он
умолк, проглотил подкативший к горлу комок. – Понимаю, никакие в мире
деньги не могут возместить ужасной утраты. Однако если вы окажете мне такую
любезность и разделите средства, лежащие в этом портфеле, между ними… между
семьями убитых…
Темные глазки Фаша какое-то время пристально изучали
епископа.
– Благородный поступок, милорд. Обещаю, я прослежу за тем,
чтобы ваше пожелание было исполнено должным образом.
Повисла томительная пауза.
На экране телевизора высокий худощавый офицер французской
полиции давал интервью на фоне старинного особняка. Фаш узнал его и впился
глазами в экран.
– Лейтенант Колле, – в голосе британской
корреспондентки Би-би-си слышались укоризненные нотки, – прошлой ночью ваш
непосредственный начальник публично обвинил двух совершенно ни в чем не
повинных людей в убийстве. Будут ли Роберт Лэнгдон и Софи Невё предъявлять
официальные претензии вашему ведомству? Во что обойдется капитану Фашу эта
ошибка?
Лейтенант Колле ответил ей усталой, но спокойной улыбкой:
– По своему опыту знаю, что капитан Безу Фаш ошибается
чрезвычайно редко. Этот вопрос я пока с ним не обсуждал, но если хотите знать
мое личное мнение… Полагаю, преследование агента Невё и мистера Лэнгдона было
продиктовано стремлением обмануть истинного убийцу, усыпить его подозрения и
затем схватить.
Репортеры обменялись удивленными взглядами. Колле продолжил:
– Являлись ли мистер Лэнгдон и агент Невё добровольными
участниками этого плана, не знаю, не могу сказать. Капитан Фаш редко делится
подобной информацией с подчиненными, что, как мне кажется, вполне объяснимо.
Единственное, о чем могу заявить твердо и со всей ответственностью: на данный
момент капитан уже арестовал истинного подозреваемого. А мистер Лэнгдон и агент
Невё невиновны.
Фаш обернулся к Арингаросе, на губах его играла еле заметная
улыбка.
– Толковый все же малый этот Колле.
Прошло еще несколько секунд. Фаш провел рукой по голове,
приглаживая и без того прилизанные волосы, затем взглянул на Арингаросу:
– Прежде чем вернуться в Париж, милорд, хотелось бы внести
ясность в один вопрос. Речь идет о вашем несанкционированном перелете в Лондон.
Чтобы изменить курс, вы подкупили пилота. Известно ли вам, что подобные
действия подпадают под статью международного закона о перевозках?
– Просто я был в отчаянии, – прошептал Арингароса.
– Да, это понятно. То же самое подтвердил и пилот в беседе с
моими людьми. – Фаш запустил руку в карман и достал толстое золотое кольцо
с пурпурным аметистом.
У Арингаросы даже слезы на глаза навернулись, когда он
принял кольцо от Фаша и надел на палец.
– Вы так добры ко мне! – Он взял Фаша за руку, слегка сжал
ее в своей. – Спасибо вам.
Тот лишь отмахнулся и подошел к окну. Стоял и смотрел на
раскинувшийся перед ним город, и мысли его были где-то далеко. Затем снова
обернулся к епископу, в голосе его звучали нотки озабоченности:
– Скажите, милорд, куда вы потом отправитесь?
Примерно тот же вопрос задали Арингаросе, когда накануне
ночью он покидал замок Гандольфо.
– Полагаю, мои пути столь же неисповедимы, как и ваши.
– Да уж, – буркнул в ответ Фаш. И после паузы добавил:
– Думаю, скоро подам в отставку.
Арингароса улыбнулся:
Немного веры – и человек способен творить настоящие чудеса,
капитан. Совсем немного веры…
Глава 104
Часовня Рослин, часто называемая собором Кодов, находилась в
семи милях к югу от Эдинбурга, в Шотландии. Построена она была на месте древнего
храма Митры. Рыцари-тамплиеры, основавшие часовню в 1446 году, щедро украсили
ее вырезанными в камне символами. Точнее, совершенно сумбурным набором
символов, взятых из иудейской, христианской, египетской, масонской и языческой
традиций.
Часовня располагалась точно на меридиане, тянущемся с севера
на юг через Гластонбери. Эта линия Розы традиционно отмечала остров короля
Артура Авалон и считалась точкой отсчета в британской геометрии, связанной со
священными символами. Именно от этой линии Розы, в оригинале «Roslin», и
произошло название самой часовни.
Шпили часовни Рослин отбрасывали на землю длинные
зазубренные тени. Уже вечерело, когда Роберт Лэнгдон и Софи Невё остановили
взятую напрокат машину в парке, у подножия утеса, на котором стоял храм. Во
время недолгого перелета из Лондона в Эдинбург им удалось немного отдохнуть,
хотя ни один из них не смог заснуть в предвкушении того, что их ждало впереди.
Глядя на строгие очертания часовни, вырисовывающиеся на фоне неба, Лэнгдон
вдруг почувствовал себя Алисой, падающей в кроличью нору. Должно быть, мне
снится сон. Однако текст последнего послания Соньера со всей определенностью
указывал на это место.
