– Вы готовы оплатить междугородний звонок от Роберта
Лэнгдона?
Немного озадаченный Джонас включил настольную лампу.
– Э-э… да, конечно.
В трубке послышался щелчок.
– Джонас?
– Роберт? Мало того что разбудил меня, так еще заставляешь
платить?
– Ради Бога, прости, – сказал Лэнгдон. – Буду
краток. Поверь, мне это очень важно. Та рукопись, что я тебе передал. Ты уже…
– Извини, Роберт. Знаю, что обещал переслать ее тебе на этой
неделе с редакторскими поправками, но страшно замотался и все такое. В понедельник
ты ее точно получишь, обещаю.
– Да нет, дело не в редактуре. Я хотел узнать, рассылал ли
ты копии для издательской рекламы без моего ведома?
Фаукман колебался, не зная, как лучше ответить. Последняя
рукопись Лэнгдона, исследование в области истории поклонения богине, включала
несколько разделов о Марии Магдалине, которые могли вызвать, мягко говоря,
недоумение. Хотя весь этот материал был подкреплен документами, там же имелись
и ссылки на других авторов, Фаукман не собирался выпускать книгу Лэнгдона без
по крайней мере нескольких отзывов видных историков и искусствоведов. Джонас
выбрал десять самых известных имен ученых и разослал всем полные копии рукописи
с вежливыми сопроводительными письмами, в которых просил написать несколько
строк на обложку. По своему опыту Фаукман знал: большинство людей с радостью
хватаются за любую возможность увидеть свое имя на обложке книги, пусть даже и
чужой.
– Джонас! – окликнул его Лэнгдон. – Так ты
рассылал копии рукописи или нет?
Фаукман нахмурился, понимая, что Лэнгдон далеко не в
восторге.
– Рукопись готова к изданию, Роберт. Просто хотел удивить
тебя шикарной рекламой на обложке.
Пауза.
– И одну копию ты послал в Париж, куратору Лувра?
– Ну и что тут такого? Ведь в твоей рукописи неоднократно
упоминаются экспонаты его коллекции, его книги входят в библиографический
список, к тому же у парня прекрасная репутация, что немаловажно для продажи
книги в другие страны. Соньер не какой-нибудь там дилетант.
Снова молчание на том конце линии.
– Когда ты ее послал?
– Примерно месяц назад. Ну и упомянул, что ты сам скоро
будешь в Париже, предложил вам двоим встретиться, поболтать. Кстати, он тебе не
звонил? – Фаукман умолк, потер глаза. – Погоди-ка, ты вроде бы должен
быть в Париже прямо на этой неделе, верно?
– Я и есть в Париже.
Фаукман резко сел в постели:
– Так ты звонишь мне за мой счет из Парижа?
– Вычтешь из моего гонорара, Джонас. Ты получил какой-нибудь
ответ от Соньера? Ему понравилась рукопись?
– Не знаю. Ничего от него не получал.
– Ладно, все нормально. Мне надо бежать. Ты многое мне
объяснил. Спасибо.
– Послушай, Роберт…
Но Лэнгдон уже отключился. Фаукман повесил трубку и
удрученно покачал головой. Ох уж эти авторы, подумал он. Даже самые умные из
них совершенно сумасшедшие.
Лью Тибинг, ставший свидетелем этого разговора, высказал
предположение:
– Роберт, вы только что говорили, что написали книгу,
затрагивающую интересы тайного общества. И ваш редактор послал копию рукописи
члену тайного общества?
– Получается, что так, – ответил Лэнгдон.
– Роковое совпадение, друг мой.
Совпадения тут ни при чем, подумал Лэнгдон. Положительный
отзыв Жака Соньера на книгу о поклонении женскому божеству означал не только
коммерческий успех. Это подразумевало причастность к ее рекламе такой
организации, как Приорат Сиона.
– Вот вам вопрос на засыпку, – усмехаясь, сказал
Тибинг. – Вы как там высказывались в адрес Приората? Положительно или
отрицательно?
Лэнгдон сразу понял истинную подоплеку этого вопроса. Многих
историков интересовало, почему Приорат до сих пор держит документы Сангрил в
тайне. Кое-кто из них догадывался, что документы могут потрясти основы
современного мироустройства.
– Я никак не комментировал позицию Приората.
– Так, значит, вообще не упоминали?
Лэнгдон пожал плечами. По всей вероятности, Тибинг был
сторонником опубликования документов.
– Я просто изложил историю братства. Охарактеризовал Приорат
как современное общество культа женского начала, как хранителей Грааля и
древних документов.
Софи повернулась к нему:
– А о краеугольном камне упоминали?
Лэнгдон поморщился. Упоминал. И неоднократно.
– Я говорил о краеугольном камне лишь в качестве примера,
характеризуя усердие, с которым Приорат будет защищать документы Сангрил.
Софи была потрясена.
– Думаю, это объясняет слова деда: «P. S. Найти Роберта
Лэнгдона».
Но сам Лэнгдон подозревал, что Соньера заинтересовало в его
рукописи совсем другое. Впрочем, он предпочитал обсудить это Софи наедине.
– Так, значит, – сказала Софи, – вы все-таки
солгали капитану Фашу.
– О чем это вы? – спросил Лэнгдон.
– Вы сказали ему, что никогда не переписывались с моим
дедом.
– Я и не переписывался! Это редактор послал ему копию
рукописи.
– Вдумайтесь хорошенько, Роберт. Если капитан Фаш не найдет
конверт, в котором ваш редактор переслал ему рукопись, он неизбежно сделает
вывод, что ее прислали вы. – Она на секунду умолкла. – Или, что еще
хуже, что вы передали ее ему лично, из рук в руки. И опять же солгали.
И вот наконец «рейнджровер» очутился на аэродроме Ле Бурже,
и Реми подъехал к небольшому ангару в дальнем конце взлетной полосы. При их
приближении из ангара выскочил встрепанный мужчина в помятом комбинезоне цвета
хаки, приветственно взмахнул рукой и отворил огромную металлическую дверь. В
ангаре стоял изящный реактивный самолет белого цвета.
Лэнгдон не сводил глаз с блестящего фюзеляжа.
– Так это и есть Элизабет?
Тибинг улыбнулся:
– Да. Перемахивает этот чертов Канал
[62] как
нечего делать.
Мужчина в хаки поспешил к ним, щурясь от яркого света фар.
– Почти все готово, сэр, – сказал он с сильным
английским акцентом. – Прошу прощения за задержку, но вы застали меня
врасплох и… – Тут он осекся: из джипа вышли сразу несколько человек. Он
вопросительно взглянул на Софи и Лэнгдона, потом – на Тибинга.
