Я подошел к окну и уставился на улицу, опершись о подоконник. Солнце село, на улице горели фонари. Но я ничего не видел перед собою. Я воображал, какими будут похороны Артемия. Перед мысленным взором стоял гроб, а в гробу лежал лейтенант Артемий Савельевич Феклистов в мундире, у которого не хватало нашивки.
Вдруг я увидел в отражении, как белый продолговатый предмет взметнулся вверх у меня за спиной. Я быстро обернулся, но тяжелый удар обрушился на мою голову, и я потонул в кромешной темноте.
Глава 6
Очнувшись, я увидел скорбные лица на гобеленах. Потомственные рыбаки смотрели так, словно сельдь была их проклятием, а не средством к существованию.
Я лежал на узкой кровати, так близко приставленной к окну, что рисковал разбить голову о подоконник, если б неосторожно вскочил. Однако подниматься я не спешил, хотел обдумать случившееся.
Скосив глаза вбок, я увидел синее платье и нежные кисти, лежащие на коленях. Уж не Бекки ли, подумал я?
В голове проносились смутные образы, обрывки каких-то разговоров, — в единую картину они не складывались, но оставляли чувство длительного беспомощного состояния. И я решил, что нет смысла таиться. Не для того же уложили меня в постель и оставили под присмотром сиделки, чтобы еще раз ударить по голове, как только приду в себя.
Я приподнял голову, но лицо девушки осталось скрыто за медным кувшином, стоявшим на столике подле кровати.
— А где фарфоровый кувшин? — еле слышно спросил я.
— Мосье граф, вам лучше? — обрадовалась сиделка.
Ее голос будил неясные воспоминания. Она наклонилась надо мною, белокурый локон коснулся моей щеки.
— Николь, — прошептал я.
— Мосье граф, вам лучше? — еще раз спросила она. — Я пошлю за врачом. Доктор Руиз велел позвать его, как только вы придете в себя!
— Обожди! Обожди! — Я схватил ее за руку, приподнялся и все-таки ударился о подоконник.
— Дева Мария! — вскрикнула Николь. — Лежите, прошу вас, лежите.
Стукнулся я несильно, но подоконник пробудил мои чувства: оказалось, и без него меня мучила тупая головная боль. Но ладошку Николь я не выпустил. Впрочем, теперь она и сама не пыталась высвободиться, решив, что нельзя оставлять меня без присмотра даже ради того, чтобы вызвать доктора.
— Так где же фарфоровый кувшин? — повторил я, оглядев помещение.
— Вы разбили его, — ответила девушка.
— Разбил, — хмыкнул я, припомнив, как отражение кувшина взметнулось вверх над моей головой. — Ну, можно и так сказать…
— Вам уже лучше. Я вижу, вам значительно лучше, — улыбнулась девушка.
— Это я понял. — Губы слушались плохо, но я выдал кривую ухмылку. — Но что здесь произошло? Где мадемуазель де Понсе? А капитан Годен? Где он? Где сэр Оливер Годен?
— Я не знаю, — пожала плечами Николь. — Где капитан Годен, не знаю. А госпожа виконтесса села на корабль и уплыла в Санкт-Петербург. Вам было плохо, и вас оставили здесь. И нас оставили присматривать за вами.
— Вас? — спросил я.
— Меня и Жана, — кивнула Николь.
— Мосье Каню! — обрадовался я. — Но где он? Где? Позови его немедленно!
Я обрадовался потому, что решил, будто от камердинера добьюсь большего толка.
— Где он? Позови его! — потребовал я.
— Мосье граф, Жан ушел в город. Думаю, он вернется с минуты на минуту.
— Ну, хорошо, подождем.
Я прикрыл глаза, полагая, что самое лучшее — это дождаться возвращения камердинера. В голове кружились мысли и предположения — одно несуразнее другого. И не было сил у меня ни связывать их в ясную картину, ни гнать прочь. Я хотел поскорее увидеть Жана или хотя бы вздремнуть до его возвращения. Так прошло с четверть часа.
— Где же Жан? — не выдержал я.
— Должен прийти, — повторила Николь. — Давайте я налью вам стакан воды.
— Изволь, — согласился я.
Я опустошил стакан и почувствовал себя намного лучше.
— Вода утоляет жажду, но не любопытство, — констатировал я. — Не знаю, сколько еще ждать каналью! Расскажи-ка ты мне все, что знаешь.
— Что же тут знать-то, мосье? — встряхнула локонами Николь. — Мы прибыли сюда на прусском судне. Правда, в порт корабль не впустили, он встал на якоре, и мы с Жаном отправились на берег на шлюпке.
— И что? Что было здесь? — поторопил я Николь.
— Ничего. — Девушка пожала плечами. — Вам было плохо. Вы ударились головой…
— Что значит — ударился головой?! — не выдержал я. — Как это — ударился? Как это случилось? Кто-нибудь говорил?
— Что же тут говорить-то? — Щеки Николь залились краской.
— Как это произошло? — повторил я.
— Право, мосье, — смутилась девушка. — Мне, право, неловко. Что же говорить-то об этом? Ударились и ударились. С кем не бывает.
Я взял ее за руку и потянул к себе. Девушка посмотрела на меня красивыми карими глазами и в смятении отвела взгляд в сторону.
— Николь, как я ударился? Расскажи, как это произошло? Кто ударил меня?
— Что вы, мосье?! — вспыхнула девушка. — Никто не причинял вам вреда. Вы ударились сами. Вы выпили много виски. На радостях, наверно, что добрались благополучно. Споткнулись и ударились. И ударились уж больно серьезно. Врач сказал, что в таком состоянии морская качка отразится на вашем здоровье самым плачевным образом.
— Что за бред?! — вскрикнул я.
Девушка сложила ладони на коленях и умолкла, потупив взор.
— Продолжай, продолжай! — потребовал я.
— Сами же обвиняете меня, что я лгу, — надула губки Николь. — Не о чем тут говорить. С кем не бывает.
Я схватил ее за руку, хотел сказать ей, что ее обманули, что кто-то оглушил меня ударом по голове, а потом выдал за пьяного, наверно, и виски в рот влили. Но в следующее мгновение я оттолкнул ее руку. Кто она такая, чтобы я оправдывался перед нею? Глупая, развратная девчонка!
— И что сказала мадемуазель де Понсе? — спросил я тоном, которому не стоило возражать.
— Прусскому судну запретили долго стоять здесь. Мадемуазель вынуждена была подняться на борт и отправиться в Россию без вас, — сухим голосом ответила Николь.
— А сундуки? Мои сундуки?! — воскликнул я.
— Не знаю. В харчевне их не оставили. Может, с собою забрали. Может, оставили в банке, — сказала Николь и, чуть помолчав, протянула мне лист. — Вот. Мадемуазель де Понсе просила вам передать.
— Что же ты резину-то тянешь?! — Я выхватил бумагу из рук Николь.
Я развернул письмо и прочитал: «Милый Андрэ! Вынуждена препоручить тебя заботам доктора Руиза и твоего камердинера. В качестве утешительного приза оставляю Николь. Деньги положены на твое имя в банке „Barnetts Hoares Hanbury and Lloyd“».
