Матильда покачала головой и отвернулась. Я заметила, что и на мужа она старается не смотреть, и приняла это как очевидное свидетельство ее скрытности. История была рассказана от лица обоих супругов. Она здесь присутствовала, как украшение на витрине, зримая, но неслышимая. Однако, когда мы встречались с ней, она не показалась мне существом хронически застенчивым и безгласным. Вот и сейчас, после небольшой паузы, будто что-то обдумав, она сказала:
— Простите, но я ничем не могу вам помочь, ибо знаю не больше, чем прежде. Просто, когда Кэролайн оставила нас, я подумала, что она, вероятно, постепенно пришла к мысли, что это ее дитя, а не наше. И поэтому то, что прежде казалось ей возможным, больше не могло продолжаться.
Бельмон мельком взглянул на нее и слегка нахмурился. Возможно, это означало лишь непонимание. В таком случае и я ничего не поняла. Это было дурацкое объяснение. Я подумала, что Бельмон несмотря на холеный вид хозяйки дома, возможно, более правдив, чем мне кажется, и что она в глубокой депрессии из-за смерти Кэролайн и из-за того, что у нее уже не будет детей. Я блуждала в потемках. И вот наконец блеснул слабенький лучик света. Единственная моя надежда.
— Есть еще одна вещь, которую я никак не могу понять. Вы сказали, что усыновление ребенка породило бы множество толков и кривотолков, а именно этого вы и хотели избежать. Но если бы Кэролайн родила ребенка и передала его вам, то ведь неизбежно пришлось бы как-то объяснять обществу его появление. Откуда он взялся, этот младенец? Понятно же, что люди непременно начали бы задавать вам столь неприятный вопрос. И что бы вы в таком случае отвечали?
Он кивнул, явно довольный прозвучавшим вопросом.
— Ну, мисс Вульф, вы попали в самую точку. Это как раз то, о чем я забыл вам сказать. Когда Кэролайн понесла, то же самое, условно говоря, произошло и с Матильдой, и это было зарегистрировано официально. Конечно, мы опасались, что вся эта история выйдет наружу. Но несколько — а их было действительно несколько — приближенных людей, посвященных в тайну, хранили ее. Мы не скрывали, что Матильда беременна, хотя, поскольку оставалась возможность очередного выкидыша, требовалось постоянное наблюдение за ее состоянием, так что она не решалась удаляться от дома во все продолжение своей беременности. Не такая уж, как говорится, большая жертва, когда хочешь родить ребенка. К тому же наш брак и прежде был закрыт от взоров общественности, а с того времени, как у меня случились инфаркты, я вообще перестал интересовать журналистов, наполняющих сплетнями колонки светской хроники. Вот Даниель, тот дает гораздо больше пищи для пересудов.
Ну, уж эту-то информацию я постаралась пропустить мимо ушей.
— А что насчет докторов? Их-то вам едва ли удалось бы одурачить.
—Матильду, говоря на языке медиков, пользовал американский гинеколог. А то, что она перестала у него консультироваться, касалось только ее самой, и больше никого. Фактически на всем протяжении процесса зачатия и беременности Кэролайн была под присмотром нашего домашнего доктора, который на протяжении тридцати лет заботился о моем здоровье и о здоровье всех моих близких. Он внимательно наблюдал за состоянием Кэролайн и проводил те же исследования, которые проводил бы по отношению к моей супруге, если бы она забеременела.
Ага, еще один преданный вассал! Преданный или просто лояльный и, вследствие этого, очень богатый.
— Но как в таком случае вы объяснили восьмимесячный выкидыш? Или договорились с доктором, чтобы он просто забыл об этом?
— В том не было необходимости. Через неделю после смерти Кэролайн мы дали знать, что выкидыш у Матильды случился еще четыре месяца назад, но мы умалчивали об этом, пока она не оправилась от пережитого потрясения. Что до нашего доктора, то вам, бесспорно, не надо объяснять, что отношения пациента с врачом не подлежат огласке.
Как, разумеется, и последнее поступление на его банковский счет. Я подумала о тонкогубой домоправительнице и о бдительном страже Морисе, который умудрился потерять гусыню с ее золотым яйцом. Видимо, и их кошельки за последнее время сильно распухли. А бедняжка Матильда тем временем стала козлом отпущения, рядилась в мнимую истеричность, как в новое платье. Не видно ее нигде, так это потому, что она постоянно болеет. Это уже попахивало не участием в игре, а чем-то подневольным, но у нее, как видно, успел выработаться рефлекс безусловного послушания. Роль мадам Бельмон во всей этой истории, в сущности, довольно жалка, но никакие блага не сваливаются тебе на голову просто так, за все приходится платить. Не исключено, что ее послушание было включено в брачный контракт. Или она любила его больше, чем мое воображение (тупое и упрямое) могло признать, или просто выжидала, когда придет ее время. Ведь после смерти мужа она может делать все, что ей взбредет в голову. Может, к примеру, подобно какой-нибудь Жозефине Бэкер наших дней, усыновить целый выводок ребятишек, рожденных кем-то не от его семени, заселив ими весь дом. Мне представилась весьма приятная картинка: этот огромный мавзолей изысканного вкуса теряет свое великолепие, покрываясь отпечатками липких пальчиков и каркулями шариковых ручек. Но надо вернуться к тому, на чем я остановилась, и выяснить, насколько возможно, как там обстояло с доктором и его готовностью вечно хранить тайну семейства Бельмон.
— Да, врачебная тайна, я понимаю. Но ведь существовали медицинские записи о состоянии вашей жены…— Он, как бы извиняясь, пожал плечами. Похоже на кокетливое умолчание, подумала я. — Стойте, мсье, молчите, я сама попробую угадать. Все бумаги необъяснимым образом исчезли, не правда ли? Вместе с контрактом, заключенным с будущей суррогатной матерью, который, естественно, никогда не был официальным документом.
Он слегка улыбнулся. Еще бы… Тут сказывался опыт такой большой, такой долгой жизни. Бизнесмен его ранга прекрасно умеет заметать следы.
В старые времена, правда, подобные вещи делались проще, взять хоть Генриха VIII[Генрих VIII —английский король (1509—1547), имевший привычку казнить надоевших жен.
]. Сруби ей голову и женись себе на очередной возлюбленной. Может, и Бельмон с удовольствием поступил бы так же, но, в отличие от Генриха, который делал это открыто, на площади, нашему герою пришлось бы действовать конспиративно. Для человека, ведущего столь закрытый образ жизни, он и так уже сказал слишком много. Интересно, какие у него гарантии, что я завтра же не пойду в полицию и не донесу на него? В Англии про него вряд ли кто слышал, а вот во Франции его имя известно каждой собаке. Но здесь, в окрестностях Вилльметри, даже полицейских постов нигде поблизости не видать. Впрочем, то, что не заинтересует французскую полицию, наверняка заинтересует французскую прессу. Он не мог не думать об этом и понимал, что в какой-то степени идет на риск. Но на то он и герой войны, чтобы риск стал чуть ли не его профессией. Что ему, выжившему в оккупированной Франции участнику Сопротивления, которому не раз и не два улыбнулась фортуна, нынешние превратности судьбы? Возможно, если ты способен рисковать, то и с судьбой сумеешь поладить, начав выписывать самому себе выигрышные лотерейные билетики. Я бы удивилась, узнав, что он боится смерти. Нет, с этой бледной дамочкой он тягаться не будет, ведь с ней, как говорится, сделки не совершишь и контракта не составишь. Ему вообще теперь осталось только одно: просить всех, кто вовлечен в это дело, позволить ему уйти из этого мира с незапятнанной репутацией.
