— Я бы не удивилась, если бы оказалось, что тут замешан мужчина.
Наступил мой черед обижаться и возмущаться.
— Господи, Кэт! Стоит мне ненадолго отлучиться, как ты сразу же воображаешь себе, что здесь любовная история.
— Нет, — тихо ответила она. — Ничего я не воображаю. Я просто как-то чувствую это.
Я встряхнула головой.
— Честно говоря, кое-что было, но совершенно ничего серьезного. Знаешь, Кэт, я страшно устала и потому все время раздражаюсь. Не принимай это на свой счет, хорошо?
Она кивнула. Я посмотрела на Бенджамина. Вот о ком надо поговорить. Я собралась было перевести разговор на другую тему, но она сделала это за меня. Отчасти потому, что и детская тема не вызывала у меня особой приязни.
— Знаешь, Ханна, Колин считает, что ты боишься мужчин.
Еще этот Колин! Тоже мне Мистер Психоаналитик. Ох, близкие вы мои и родные, дайте же мне передышку!
— Ты хочешь сказать, что он считает меня лесбиянкой?
На этот раз она рассмеялась.
— Ох, сестричка, что ж ты его за такого идиота держишь!
— Да нет, — грустно произнесла я. — Ни за кого я его не держу. Просто мне интересно, что он еще думает?
— Ну, что он думает… Что ты любила Джошуа больше, чем хотела признать, и что ты своей работой отгораживаешься от любой возможности наладить личную жизнь.
— Поня-атно. Да-а… Ну а что ты думаешь? Она помолчала, будто подыскивая слова.
— Уфф… Ну, я полагаю, что он и вправду не так уж глуп и кое в чем, вероятно, прав.
Великолепно. Но если ты не доверяешь своей родной сестре, то кому же вообще остается доверять? Впрочем, кто, кроме сестры, скажет тебе правду? Мы какое-то время посидели молча, потом она спросила:
— У тебя, кажется, какие-то трудности?
— Не знаю… Возможно, так оно и есть.
— Могу ли я чем-то помочь?
Я подумала, что стоит, пожалуй, попросить о помощи.
— Да, Кэт, — можешь. Мне нужно где-то переночевать.
С минуту она смотрела на меня, и мне показалось, что в глазах ее промелькнул страх. Еще бы! Раз дошло до того, что человек опасается ночевать у себя дома… Но она сразу овладела собой.
— Конечно, Ханна. О чем тут говорить? Гостевая комната всегда в твоем распоряжении.
Она встала и повернулась к раковине, возможно, лишь затем, чтобы я не заметила, как ее страх постепенно преображается в гнев.
— Это даже хорошо, потому что Колин через пару часов заявится, а мне еще нужно сходить в магазин, купить кое-что на ужин, и это просто счастье, что не надо будет тащить с собой Бенджамина.
Малыш все еще пребывал в промежуточном состоянии, сонно помаргивая глазками и все еще почмокивая, воображая, видно, что сосет божественную материнскую грудь.
Занятно, что люди, вырастая, частенько пьют на ночь молоко, зная по опыту, что оно помогает им заснуть, но с материнской грудью это никак не связывают.
— Конечно. Я посижу с ним сколько нужно. Знаешь, Кэт, а давай-ка я поработаю у вас сегодня приходящей нянькой. Вы с Колином развеетесь, сходите куда-нибудь. У вас ведь почти нет такой возможности. Посмотрите кинцо какое, где-нибудь поужинаете и все такое прочее в этом духе…— Было заметно, что мое предложение пришлось ей по вкусу, а потому я продолжила: — В самом деле! Что я, не сумею сменить подгузник и подогреть ему бутылочку молока?
— Да, но если он проснется раньше?..
— Ну, покачаю его, спою ему песенку. Он у меня заснет как миленький. Ведь по ночам он у тебя не буянит?
Кэт улыбнулась. Перемирие. Нечто вроде того взаимовыгодного обмена кукольными одежками Барби, что нередко примирял нас после изнурительных сестринских разборок.
— Позвоню-ка я Колину, посмотрим, что он скажет.
Колин, конечно, согласился. А куда он денется? Все лучше, чем ужин в обществе свояченицы. Они договорились встретиться в городе. Поскольку теперь Кэт не надо было идти в магазин, мы с ней еще успели искупать Бенджамина и облечь его в пижамку. Дитя, конечно, что-то заподозрило и, как только мамочка начала одеваться, вцепилось в нее. А когда пришло вызванное такси, разлучить их, казалось, было практически невозможно. Но я решительно оторвала дитя от матери и сказала ей:
— Уходи скорей, я его держу. Поверь, что он прекратит свои вопли через минуту после того, как за тобой захлопнется дверь.
За сдержанностью сестры я разглядела еще кое-что. Кое-что, о чем она не решалась сказать.
— Кэт, не думай ни о чем. Никто меня не преследует и уж тем более не найдет здесь. Поверь, что никто не знает, где я нахожусь. Так что расслабься и малость отдохни. Неужели ты думаешь, что я обратилась бы к тебе, зная, что это чревато хоть малейшей опасностью? У меня на такой случай существует масса вариантов помимо тебя.
Она вроде немного смутилась, поняв, что я угадала ее опасения, но все еще колебалась, хотя уже переступила порог.
— Иди, иди. И позволь себе поразвлечься на славу.
Мы вышли проводить ее. Бенджамин противно орал у меня на руках и рвался куда-то, будто стремясь улететь. Я молилась только об одном:
чтобы Кэт не тянула с отъездом. Наконец такси тронулось, но она еще долго махала нам рукой. Как видно, разлука травмировала ее гораздо больше, чем младенца. Он и орал-то, как мне показалось, больше из приличия. Как только ребенок осознал, что криками мамочку не вернешь, он проявил чрезвычайную прагматичность, сосредоточившись на галетах, завалявшихся у меня в кармане. Вернувшись в дом, мы уселись на ковре в гостиной и посмотрели по видео «Улицу Сезам», после чего немного погонялись друг за другом, так что дитя наконец устало и тут же, на ковре, и заснуло. Я и сама с удовольствием присоединилась бы к племяннику, но вместо зтого пошла на кухню и подогрела ему детскую смесь. Он вцепился в бутылку, присосался к ней, и это позволило мне оттащить его наверх, в детскую. Когда я опускала его в постельку, он попытался было протестовать, но я присела рядом и начала поглаживать его по спинке. Глазки его неотрывно следили за мной, как видно еще не все вечерние ритуалы были выполнены. Тогда я рассказала ему сказку о событиях последних дней, от чего он тотчас уснул, не дослушав и до середины.
Я немного посидела с ним, от него исходил такой покой, такое умиротворение, такая безмятежность. Бутылочка молока, обнаруженные в кармане галеты и бездонное море любви и внимания, вот и все, что им требуется. А в награду за все они, повзрослев, уходят, отшелушивая от себя родителей, как ненужную скорлупу. Они уже почуяли вкус независимости и жаждут зажить собственной жизнью. Наступают моменты, когда родственные связи слабеют настолько, что уже не в силах удержать детей. Я и сама так ушла из родного дома, от родительского очага. Что могло удержать меня? Лишь ложное представление о том, что родители все за меня решат и все устроят. Но со временем понимаешь, что никто за тебя ничего не решит. Скажут, конечно, хорошо вам так рассуждать, не имея собственных детей. Ну да, моя мать или та же Кэт, ставшая матерью, воспитывая детей, не думают о грядущей разлуке. Так уж устроено, что им кажется, будто их детки будут с ними всегда. Какое-то странное ослепление, когда речь идет о будущем. Может, сама природа так распорядилась, дабы до поры не смущать покой женщины, производящей потомство, мыслями о грядущем? Иногда я думаю, что материнство — это одна из форм религиозного сознания: вера в желаемое сильнее всех рассудочных постулатов. Но известно, что даже атеисты подчас начинают волноваться о грядущем, которое им, возможно, уготовано Небесами.
