— Мы старались окружить ее вниманием. — Пол моментально встал в позу обороняющегося. — И она знает, что ничего не изменится.
— И я это знаю. Я не обвиняю тебя. Я только... — По-моему, вы оба ошибаетесь, — вмешался Майкл, и голос его звучал спокойно и самоуверенно.
— В чем ошибаемся? — осведомилась я.
— Во всем этом деле. В Анне. По-моему, ни в каком она не в отчаянном состоянии. Просто она много об этом думала. —
— О чем думала?
— О мужчинах. О сексе. Пол задержал на нем взгляд.
— Что навело тебя на эту мысль? Качнувшись на кресле в обратную сторону,
Майкл положил фотографию на стол.
— Ну, во-первых, она стала больше заботиться о своей внешности. В последние месяцы экспериментировала с цветом волос, подсвечивала черноту...
— Правда? — вновь удивился Пол.
— Ага. И со мной это обсуждала. Какой оттенок ей подошел бы больше. Это ведь моя специальность — цвет, освещение... Ей нравился оттенок красного дерева. При определенном освещении красноватый отлив — это красиво. Она стала больше переодеваться, наряжаться, предпочитая не укрывать тело, а обнажать его. Словом, она стала явно соблазнительнее.
— Соблазнительнее? — задумчиво повторила я, пробуя на вкус это слово, от которого веяло какими-то резкими и пряными ароматами с привкусом хищности.
— Ага. — Он пожал плечами. — Именно соблазнительнее.
— И что же еще говорила она тебе, помимо соображений о цвете волос? — спросил Пол, и видно было, что он искренне заинтересован — не только тем новым, что ему открывалось в Анне, но и тем, что узнавал он о своем любовнике.
— Да ничего такого. Но ведь это же совершенно очевидно, разве не так? Лили подрастает. И при всей ее любви к дочери она не может этого не замечать. Думаю, ей понадобилось расправить крылья. Попытаться расправить их. И посмотреть, что из этого выйдет, получится ли опять.
И, услышав это, я вдруг отчетливо осознала, что, может быть, мы стали жертвой. Как раз слишком долгое знакомство с Анной, слишком хорошее знание ее сослужили нам плохую службу. Там, где мы видели женщину, в которой основополагающим были прошлые, старые раны и всеобъемлющая любовь к Лили, Майкл увидел личность, сумевшую сквозь все это прорваться, личность, возможно, направленную в будущее.
Пол нахмурился.
— Если не от нее, то откуда тебе это известно? Майкл улыбнулся.
— Знаешь, беда твоя в том, что ты думаешь, будто те, кто моложе, меньше понимают.
— Вовсе нет! — растерянно проговорил Пол. — Но какая наглость!
Майкл осклабился, радуясь тому, что загнал его в угол.
— Послушай, это все просто. В прошлом году я наблюдал, как то же самое происходило с Меган. Меган — это моя старшая сестра, — пояснил он мне. — Три года назад ее бросил муж, оставил с двумя малышами. Она была образцовой матерью, работала и по сторонам не глядела, но потом ей это надоело. Временами она чувствовала, что ей надо встряхнуться, пожить не только для детей, но и для себя, проверить, есть ли еще порох в пороховницах. Думаю, что подобное происходит и с Анной.
Мы оба молча обдумывали услышанное. Я Анну не видела с конца апреля, когда она приезжала ко мне — занятая работой, деятельная, она покупала одежду, а временами пребывала в отличном настроении и точно пьяная. Потом были несостоявшиеся телефонные разговоры или такие, где обе мы говорили кратко из-за работы, ее и моей. Может быть, она считала, что я ее не одобрю, или подозревала, что я со своей размеренной, устоявшейся жизнью не тот человек, с которым надо этим делиться. И то же самое относилось к Полу, занятому расширением дела и новым романом. Обнаруженные теперь в Майкле интуиция и сострадание к ближним сделают его для Пола еще более подходящей парой, обострят их отношения, добавив к ним пикантности, еще теснее сблизят их. Как ни странно предполагать подобное, но исчезновение Анны может повлечь за собой и положительные последствия.
— Так каковы наши выводы? — сказал Пол. — Расскажем ли мы все это полиции? А, Стелла?
— Не знаю. Да и что рассказывать? Ты прав. У нас нет доказательств того, что ее исчезновение как-то связано с этими объявлениями. А если даже и связано, как нам узнать, с которым из них? Зафиксированы десять или пятнадцать звонков. Их могло быть и сотни. Она могла откликнуться и как-то иначе, могла даже сама давать объявления. Мы можем отлавливать их неделями.
— Да, наверное. Если уж ты встал, Майкл, может, принесешь еще бутылку вина? Она там, на полке. И загляни в комнату Лили, проверь, спит ли.
Конечно. — Он собрал тарелки и направился в кухню и тут же вернулся.
Слушайте, ребята, у вас автоответчик включен? Мы с Полом переглянулись.
— Нет, — сказала я. — Я выключила его, когда просматривала сообщения. А что?
— Я это к тому, что, по-моему, в холле кто-то разговаривает.
Отсутствие — Суббота, днем
Когда он отступил от двери, ей стоило труда удержаться и не побежать без оглядки.
На этот раз она замечала все — еще четыре закрытые двери на площадке, решетки на нижних, до половины лестницы, окнах, входную дверь внизу — тяжелую, темного дерева, с виду совершенно неприступную. Ее вдруг посетило видение — женщина в пунцовом платье, рвущаяся в запертую дверь, а потом распахивающая ее и быстро-быстро устремляющаяся по дорожке; подол ее платья цепляется за кусты, и слышен топот погони. Но кто эта женщина — она или кто-то еще, повыше ростом, сказать она не могла. Она отогнала видение прочь.
Внизу были еще закрытые двери. Они прошли мимо, в ту, что была открыта. Даже живя отшельником, он все-таки должен был пользоваться кухней и по меньшей мере спальней. Где-то в этих комнатах должны находиться ее паспорт, ее билет и окно, открывающееся во внешний мир. Не торопись, Анна. Вначале — Лили и поесть. А потом уж она станет обдумывать планы побега.
Комната была убрана для вечера: на камине и подоконниках были расставлены толстые церковные свечи; звучала музыка — псалмы, пропетые молодыми голосами в какой-нибудь старинной церкви. На синей камчатной скатерти, расстеленной на полу возле каминной решетки, был сервирован ужин — изобилие сыров, мясные ассорти, хлеб, всевозможная рыба и жареный перец на ярких керамических тарелках. И в придачу еще бутылка красного вина.
Законченность этой комнаты таила в себе даже что-то зловещее. И тем не менее от вида всей этой еды у нее потекли слюнки. Отвернувшись от камина, она оглядела комнату, ища телефон. Но телефон уже был у него в руке. Ей вспомнилась явная ложь насчет того, что он якобы пытался вызвать такси. Второй раз он не сыграет с ней подобной шутки, не так ли?
— Я наберу вам номер, — негромко сказал он, — чтобы знать, что вы дозвонились туда, куда надо.
Он нажимал какие-то кнопки. Она ждала, недоумевая: неужели он и впрямь запомнил ее номер? Он уверял, что в первый же вечер он позвонил ей домой, чтобы сообщить ее домашним, что она задерживается, но и это, скорее всего, было ложью, ведь так? Однако солгал он тогда или нет, сейчас он судя по всему, действовал уверенно. Она следила, как он набирает номер, и представляла себе погруженную в летние сумерки кухню. Лили почти наверняка уже спит (Пол всегда неукоснительнее, чем она, соблюдает время отхода ко сну для ребенка), и оба они с Эстеллой кружат вокруг аппарата, ожидая звонка от нее. Если сейчас ему ответит кто-то из них, бросит ли он трубку? Вне всякого сомнения. Голос с иностранным акцентом, просящий к телефону Лили, должен вызвать у них немедленные подозрения. Подозрения неизбежны, даже если он тут же бросит трубку. На это она по меньшей мере рассчитывала. А большего она сейчас позволить себе не могла. Ну хоть это... Но можно ли определить номер, с которого был сделан входящий звонок, если номер этот иностранный? Наверняка он и это учел. Она почувствовала, как внутри опять, что-то сжалось. Пришлось сделать несколько глубоких вдохов, прежде чем прорезался голос. Он поднял на нее глаза.
