Книга На грани, страница 54. Автор книги Сара Дюнан

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «На грани»

Cтраница 54

Мы с Анной уже много лет были лучшими подругами, когда в середине 80-х она познакомилась с Полом. Помнится, они даже переспали разок, прежде чем поняли, что постель в их отношениях совершенно лишняя. Примерно год спустя, когда, подобно апостолу Павлу, Пол уже проделал свой путь в Дамаск, первой об этом он поведал Анне, в результате чего, несмотря на явную и совершенную его голубизну, они стали дружить еще крепче. Сейчас было трудно даже вообразить, что некогда они были любовниками, хотя временами отголосок былой интимности проскальзывал и в раздражении их друг другом, и в их взаимной привязанности.

В бурные времена романа и затем разрыва с Крисом Пол проявил себя с лучшей стороны. Думаю, что в некотором отношении он, с его активным свободомыслием, был ей лучшей опорой, нежели я с моим невежеством и беспокойством о ней. Когда родилась Лили, он и тут оказался рядом. У него был дар звонить именно в тот момент, когда Анне приходилось особенно туго, словно он улавливал в ночи сердитые крики ребенка, доносившиеся из Западного Лондона. Он первый понял, как любит Лили машину, как быстро засыпает в ней уже в Хогарте возле второй развязки, пусть даже для того, чтобы вскоре вновь проснуться на прямой и ровной Чизвикской автостраде. Девочка тоже, в свою очередь, привыкла видеть перед собой его круглое приятное лицо, когда он поздним вечером пристегивал ее ремнями в автомобильное креслице или вынимал из машины.

Какое-то время мы образовывали как бы некий треугольник опекунов. Первой засбоила я. Транснациональные юридические фирмы не очень-то склонны предоставлять отпуска по уходу за ребенком даже законным родителям, что уж говорить о самозванках. Поначалу я старалась соблюдать расписание и проводить с Лили субботы-воскресенья, но в конце концов все мы стали уставать от такой дерготни — вернее, я поняла, что неспособна жить на два дома, и перешла на встречи через месяц, а после и через три месяца.

Катая в пальцах самокрутку, я пыталась внушить себе, каким изгоем почувствовала себя, впервые осознав это. Но, по правде говоря, насколько я помню, изгоем я себя вовсе не почувствовала — уж слишком неумелой нянькой я была, вечно беспокоясь о том, правильно ли беру ее на руки, теряясь от ее слез и капризов. Возможно, биологические часы имеют также и свойство отсчитывать время и играют тут не последнюю роль. Во всяком случае, как выяснилось, по мере того, как росла Лили, нам стало несравненно проще друг с другом.

Прорыв мы осуществили с помощью слов. Обеим, и Лили, и мне, присущ ген болтливости, и нам с ней всегда нравилось болтать, пусть даже о пустяках. Хотя первое слово Лили «мама» и было обращено к Анне (говорить «Пол» вместо «папа» оказалось труднее, и, для того чтобы усовершенствовать произношение этого слова, Лили пришлось изрядно потрудиться), первая ее фраза — «чашка чаю, чашка чаю!» — относилась ко мне, когда я в один из своих ежеквартальных посещений пошла поставить чайник. И с тех пор чем больше мы говорили друг с другом, тем большую симпатию чувствовали.

Что же касается Пола, то и он по мере взросления Лили по-своему достиг с ней выдающихся успехов, за что я привыкла его уважать. Однако не поручусь, что, окажись мы с ним вдвоем на необитаемом острове, либо мне, либо ему не захотелось бы броситься оттуда вплавь. Нет, антипатии, понятно, мы с ним друг к другу не питали, но и душевной близости между нами также нет. Что же удивляться, что, испытывая теперь стресс, мы оба находились в напряжении. Но с этим можно было бороться и преодолеть это, в чем я была совершенно уверена. Мы это преодолеем. Обязательно.

Внезапно передо мной, как видение, предстала картина: мы трое — Анна, Пол и я — через много лет сидим рядом на церковной скамье, с гордостью глядя на Лили, стоящую возле алтаря, взрослую, нарядную, в потрясающем свадебном платье и рядом с каким-нибудь хорошим парнем. Отец и матери невесты. Удивительный семейный клан.

Картина переменилась. На ней по-прежнему присутствовали Пол и я, но служба на этот раз была другая. На возвышении стоял украшенный цветами гроб, а возле него виднелась неприметная дверка печи. А третьей фигурой на скамье была Лили — она сидела между нами, крепко держа нас за руки. И когда фотокамера брала этот кадр крупным планом, становилось отчетливо видно, как оба мы тянем девочку в разные стороны.

Нет, представлять такое невыносимо.

Празднуя труса, я закурила косячок.

Потрескивание горящей травки и шуршание ее о бумагу были мирными, знакомыми звуками, нарушавшими безмолвие ночи. Вдыхание дыма ослабило напряжение, включив, как павловский условный рефлекс, ассоциативную связь — память об освобождении — так с наслаждением скидываешь с ног тесные туфли.

Мне нравится наркотическое опьянение. И для меня всегда было загадкой, почему некоторые так боятся его. Когда в подростковом возрасте я впервые открыла для себя его преимущества, я все еще сражалась, пытаясь примириться с утратой мамы. Наркотик стал мне не просто лекарством. Он вновь научил меня смеяться. Он преображал мир вокруг, обнажая его нелепость, и жизнь переставала быть трудной и унылой. И самое удивительное, сознание мое, раскрепощаясь, как бы углублялось, обогащалось. Раскрепощаясь, сознание нащупывало некий путь, по которому ко мне приходила она. Не знаю, каким образом и как это происходило, но я обнаруживала, что думаю о ней. И то, что раньше было лишь черной дырой, провалом в памяти, начинало заполняться, обретая плоть и черты личности. Я поймала себя на том, что разглядываю ее фотографии, воображая ее мимику, ее голос, как она отнеслась бы к группе «Бэй-Сити роллерс» или к Уотергейтскому скандалу, как оценила бы макси-юбки или результаты Вьетнамской войны. Я предлагала ей эти темы, сравнивая ее ответы со своими, а потом, поднаторев в этом, стала задавать вопросы и отцу, подвергая и его тем же испытаниям. Разумеется, источника, из которого все пошло, я ему не открыла. Это было бы чересчур жестоко: ведь он так радовался, вновь слыша мой голос — не меньше, чем беспокоился в период, когда я хранила молчание.

Должна признаться, что ситуация была рискованной. Без сомнения, все могло окончиться плохо, превратившись в манию и психоз — девочка, накачавшись наркотиком, беседует с умершей, воскрешая ее в воображении. Но я так это не воспринимала. Спустя какое-то время образ матери как бы поблек (наверное, заслоненный собственной моей жизнью, другими занятиями и другими людьми, с которыми я стала общаться и проводить время.), но и потом я словно лучше узнала ее, пусть образ этот и был соткан из наркотического тумана. После этого наркотик всегда присутствовал везде, где я чувствовала себя дома, где за мной ухаживали или же где я сама ухаживала за собой.

Даже самый запас травки уже навевает мысль об одиночестве, о прошлом и настоящем, о вечерах в пятницу в моей амстердамской квартире, когда летом сидишь на полу возле открытого окна после телефонного разговора с Анной, а по иностранному радио, на волнах Би-би-си-3, тихой сапой, как проявление ненавязчивой культурной экспансии, в комнату вползают звуки какого-нибудь концерта или оперы. Я включаю стереозвук, и музыка заполняет мой мозг, равно как и комнату. Меня ничуть не смущает, что я совершенно не разбираюсь в классической музыке. Мне нравится воображать даль прошлого, из которого она несется к нам — неведомая страна, история которой мне не известна. Одно из преимуществ старости, дающее возможность предвкушать ее даже не без удовольствия, это большое количество свободного времени, когда можно будет научиться ориентироваться в мире музыки.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация