Чувство страха, ответила себе Гэбриэл. Она сегодня уже едва
не стала его жертвой. В голове созрел план. Он включал тактику, которую
применял сенатор, чтобы выбить информацию из политических оппонентов.
Ассистентка многому научилась у Секстона. Не все из этого можно было назвать
привлекательным и этичным. Но сегодня ей пригодится буквально каждая лазейка.
Если удастся заставить Криса Харпера признать собственную ложь — любым путем! —
то тем самым она откроет маленькую дверцу возможного успеха для кампании
сенатора. Ее босс — тот человек, который умеет использовать для нужд дела любую
мелочь.
План обработки Харпера основывался на тактике, которую сам
Секстон называл «перехлестом». Это был метод, придуманный еще древнеримскими
правителями. Он использовался для получения признания от преступников. Метод
казался обманчиво простым: предположи, что преступник уже признался в том, что
тебе нужно узнать. Потом предположи что-нибудь значительно худшее.
Цель состояла в том, чтобы дать противнику выбрать из двух
зол меньшее — в данном случае правду.
Однако фокус требовал уверенности в себе, а ее-то Гэбриэл
как раз и не чувствовала. Глубоко вздохнув, она еще раз мысленно прокрутила
план действий, а потом настойчиво постучала в дверь кабинета.
— Я же сказал, что занят! — резко ответил Харпер с
характерным европейским акцентом.
Гэбриэл постучала снова, громче.
— Я сказал, что не собираюсь праздновать!
Теперь она стукнула в дверь кулаком. Крис Харпер подошел и
распахнул дверь.
— Черт возьми, вы... — Он внезапно замолчал, изумленный.
— Доктор Харпер, — произнесла она, попытавшись придать
голосу твердость.
— Как вы здесь оказались?
Лицо Гэбриэл было непроницаемым.
— А вы знаете, кто я такая?
— Ну разумеется. Ваш босс несколько месяцев линчевал мой
проект. Как вы проникли сюда?
— Меня прислал сенатор Секстон.
Взгляд Харпера окинул лабораторию за спиной непрошеной
гостьи.
— А где сопровождающие вас сотрудники?
— Не важно. Сенатор обладает значительными связями.
— В этом здании? — явно усомнился Харпер.
— Вы нарушили правила чести, доктор Харпер. Мой босс был
вынужден созвать специальную сенатскую комиссию по расследованию ваших
измышлений.
По лицу Харпера пробежала тень.
— О чем вы?
— Столь умные люди, как вы, не могут позволить себе роскоши
изображать из себя дураков, доктор Харпер. У вас крупные неприятности, и
сенатор прислал меня, чтобы предложить сделку. Сегодня его избирательной
кампании нанесен тяжелый удар. Терять ему теперь нечего, и потому, если это
окажется необходимым, он готов потянуть с собой на дно и вас.
— Черт побери, о чем вы?
Гэбриэл набрала в легкие побольше воздуха и начала игру
всерьез.
— На недавней пресс-конференции вы излагали ложные сведения
насчет программного обеспечения спутника. Мы это знаем. И помимо нас, знают еще
многие. Дело в другом. — Прежде чем Харпер смог открыть рот, чтобы возразить,
Гэбриэл помчалась вперед на всех парусах: — Сенатор мог бы прямо сейчас забить
тревогу насчет вашей лжи, но его это не интересует. А интересует кое-что
поважнее. Думаю, вы поняли, что я имею в виду.
— Нет, я...
— Вот в чем состоит предложение сенатора. Он готов молчать
насчет вашей лжи относительно программного обеспечения, если вы сообщите ему имя
того из высших чиновников НАСА, с кем вместе вы присваиваете деньги.
На мгновение глаза Криса Харпера помутились.
— Что?! Я ничего не присваиваю!
— Лучше думайте, что говорите, сэр. Сенатская комиссия
собирает документы уже несколько месяцев. Неужели вы действительно думаете, что
сумеете вывернуться? Подтасовывая документы, программы и направляя средства в
частные фонды? И ложь, и присвоение денег могут довести вас до тюрьмы, мистер
Харпер.
— Но я не делал ничего подобного!
— То есть вы хотите сказать, что не лгали насчет
спутника-сканера?
— Нет, я хочу сказать, что не присваивал денег!
— Так, значит, вы признаете, что действительно лгали насчет
сканера?
Харпер с минуту растерянно молчал, не находя нужных слов.
— Забудьте об этом, — отмахнулась Гэбриэл. — Сенатора
Секстона не интересует ваша ложь на пресс-конференции. К такому мы давно
привыкли. Ваше агентство обнаружило метеорит, и никому нет никакого дела до
того, как именно это произошло. Мистера Секстона интересует присвоение денег.
Необходимо осадить кое-кого в НАСА, кто слишком уж зарвался. Просто скажите, с
кем вы работаете, и сенатор отведет от вас расследование. Вы можете избежать
неприятностей, всего лишь сообщив нам имя сообщника. В противном случае сенатор
поведет дело всерьез и начнет во всеуслышание говорить о махинациях с
программным обеспечением и только на словах устраненных неполадках.
— Вы блефуете. Нет никаких частных фондов, никакого
присвоения денег.
— Вы коварный лжец, мистер Харпер. Я видела документы
собственными глазами. Ваше имя стоит на самых обличительных из них. Причем не
один раз.
— Клянусь, я и понятия не имею ни о каких частных фондах!
Гэбриэл разочарованно вздохнула.
— Поставьте себя на мое место, доктор Харпер. Напрашиваются
лишь два вывода. Или вы мне лжете, так же, как лгали на той пресс-конференции.
Или говорите правду, и в таком случае некая влиятельная в вашем агентстве
фигура подставляет вас, как мальчика для битья, чтобы прикрыть свои собственные
прегрешения.
Такая альтернатива вынудила Харпера задуматься. Гэбриэл
взглянула на часы.
— Сенатор дал вам срок один час. Вы можете спастись, назвав
имя руководящего сотрудника НАСА, вместе с которым вы присваиваете деньги
налогоплательщиков. Он не интересуется именно вами. Ему нужна крупная рыба.
Понятно, что тот, о ком идет речь, обладает здесь, в НАСА, определенной
властью. Поэтому он (или она) и смог устроить так, что в бумагах присутствует
ваше имя, тем самым подставляя вас под тяжкий удар.
Харпер покачал головой:
— Вы лжете.
— И вы готовы сказать то же самое суду?
— Разумеется. Я буду отрицать абсолютно все.
— Под присягой? — презрительно уточнила Гэбриэл. —
Предположим, что вы также будете отрицать свою ложь относительно исправности
программного обеспечения спутника. — Девушка смотрела Харперу прямо в глаза. —
Подумайте о выборе, мистер Харпер. Американские тюрьмы зачастую не слишком
приятны.
