«Ну? — спросил он прямо перед рассветом, в тот час, который, кажется, больше подходит мертвым, чем живым. — Каково теперь твое мнение?»
Зуана положила ладонь девушке на лоб. «Если у нее была лихорадка, то теперь она прошла. Но судороги остались. Будь это отравление, у нее уже начался бы понос. Может быть, следует увеличить дозу коньяка, чтобы вызвать очищение кишечника?»
«Возможно. А что, если его незачем очищать?»
«Но внутри что-то есть. Я определенно чувствую мягкость».
«Где? Покажи».
Она кладет свои ладони на сорочку, покрывающую тело девушки, и двигает их от желудка вниз, к лобковой кости. Но правда заключается в том, что она не знала точно где, ведь, хотя она видела гравюры с изображением внутренностей женского организма, настоящую женскую плоть она ощущала впервые.
«Вот».
Но он тем временем уже замолчал.
Девушка застонала, выгибаясь дугой в ответ на давление и боль. И тут сквозь ее сорочку Зуана впервые заметила острые бутончики юных сосков. Она отошла от кровати и вернулась наверх, в рабочую комнату, где сняла с полки мешочек с мятой и листьями воловика, которые заварила горячей водой с вином. Какая она глупая! Неудивительно, что он перестал говорить с ней.
Вернувшись в комнату, она помогла девушке сесть, чтобы та могла выпить.
— О-о-о! Ой, я умираю.
— Вовсе нет, — сказала Зуана. — Причина скорее в том, что ты растешь.
Уже наутро из девушки вышли несколько комочков черной крови, за которыми последовало явное менструальное кровотечение.
— Я должна была понять. — Вернувшись к себе, она ощутила такую усталость, что не могла даже раздеться. — Почему же я не поняла? Все же так просто.
«Простое и оказывается иногда самым сложным. Вот почему важно продолжать задавать вопросы и наблюдать».
«Может быть, если бы у меня была мать…» — хотела сказать она, но не стала, ведь думать об этом сейчас означало бы признать потерю обоих родителей.
«Ты хорошо справилась. А теперь в постель, Фаустина. Сон нужен тебе не меньше, чем твоей пациентке».
— Нет! Не уходи. Пожалуйста, останься.
«Не беспокойся. Я буду рядом, когда понадоблюсь…»
— Бенедиктус. — Голос, который раздается за ее спиной в аптеке, громкий и настоящий.
Зуана поворачивается так поспешно, что в голове у нее начинает стучать, и ей приходится схватиться за стол, чтобы не упасть. Прямо за ее спиной, в шаге от нее, стоит сестра-наставница Юмилиана, чьи толстые, как подушки, щеки покраснели и покрылись сеткой сосудов на холодном зимнем ветру.
— Део грациас. — Неужели она говорила вслух сама с собой? Нет, конечно.
— Я потревожила тебя, сестра? — спрашивает старшая женщина. — Я слышала голоса.
— Нет. Нет, я… — Зуана колеблется, не зная, что именно и сколько та слышала. — Я… молилась. Что-нибудь случилось?
— Послушнице стало плохо во время занятий.
— Которой?
— Анжелике.
— Анжелике? Она же страдает легкими.
— Господу было угодно послать ей такую болезнь. Но она стойко ее переносит.
— Я… я приду к ней, — отвечает Зуана, снова поворачиваясь к столу, как будто что-то взять, но от движения у нее снова начинает кружиться голова.
— Я бы не стала тебя беспокоить. Ей уже лучше. Я послала ее в часовню молиться.
Но Зуана уже думает о том, что произойдет, если инфлюэнца прибавится к астме, и как быть, если девушка начнет задыхаться.
— Ей было бы лучше отдохнуть.
— Что? В церкви и без того пусто.
Зуана колеблется. Если они сейчас поссорятся, легче никому не станет.
— Дело в том, что заражение быстрее происходит в тех местах, где мы собираемся вместе.
— Да, я слышала, так говорят. Однако когда речь заходит о духовном здоровье общины, мнения о том, что приносит больше облегчения, могут разниться.
Зуана следит за взглядом сестры-наставницы, который с ее лица опускается на книги, лежащие на столе за ее спиной: гравюры верхней части грудной полости и дыхательной системы, с комментариями. И вновь ее поражает глубокая сосредоточенность Юмилианы. Не удивительно, что подопечные так ее боятся; кажется, немного найдется в мире такого, в душе или за ее пределами, чего она не заметила бы.
— Интересные у тебя молитвенники, сестра.
— Это записи. Их сделал один врач из Вероны, который лечил инфлюэнцу, подобную нашей.
— А он знал ее причину?
Теперь Зуана думает, что еще не было случая, когда сестра-наставница пришла бы вот так к ней в аптеку. Да и сейчас могла бы не приходить. Известие о заболевшей послушнице легко можно было передать через прислугу.
— Да, кое-какие представления у него были.
— И какие же?
— Он придерживался того мнения, что болезнь связана с семина морборум.
— Семина морборум? Дурное семя? И что же, оно происходит из земли?
— Нет. Нет. Оно вокруг нас. В воздухе.
— Где? — интересуется Юмилиана, озираясь по сторонам с такой простодушной готовностью, что Зуана не видит и тени подвоха.
— Они бесплотны, а потому невидимы для глаза.
— Тогда откуда же они берутся?
— Просто существуют в природе, — говорит она и вдруг понимает, насколько серьезно больна сама.
— Так, значит, их Бог создал? В какой же день творения?
— Думаю, точный день неизвестен, — «Может, повязка на лоб, смоченная в уксусной воде с мятой, поможет». — В трудах самого великого святого Августина содержится та же мысль, — «Надо будет приготовить новую порцию, как только Юмилиана уйдет». — Видимо, я плохо объяснила.
Однако не похоже, чтобы сестра-наставница так уж спешила уходить.
— Ну, я всего лишь простая монахиня. Я не настолько… образованна в таких вещах, — произносит Юмилиана, а затем добавляет: — Но у меня есть свое мнение о том, почему подобное происходит. Конечно, оно не такое… новомодное, как твое.
И она улыбается, словно желая показать, что пришла сюда отнюдь не ссориться. Правда, каковы ее чувства на самом деле, сказать трудно, ведь, когда она улыбается, ее глаза прячутся в складках щек.
Зуана опирается о скамью.
— Ты уверена, что я тебя не отвлекаю? Я бы и не посмела, не будь благо общины под угрозой.
Зуана бросает взгляд на песочные часы, которые показывают, что ее рабочее время на исходе. Если сестра-наставница пришла сюда единственно для того, чтобы поспорить о месте Господа в медицине, то об этом они могли бы поговорить и на собрании. Они уже не раз пускались в подобные дебаты, к тому же на собрании у нее была бы своя аудитория, на которую она могла бы опереться.
