Тоня слушала странную и страстную речь антиквара, ничего не понимая. Убийца, теоретически стоявший по колено в канаве возле передней дверцы «хонды-цивик», понимал ровно столько же.
– Говорю вам, я не жаба! – настаивал Хинценберг. – Я могу только снять его со вспышкой! Что? Это вы, господин Полищук, сошли с ума, оставляя нас наедине с убийцей… Что? Да вот же он, копошится возле вашей машины!
Тоня лишилась дара речи – антиквар со своего места не мог видеть убийцу. Ей самой доводилось врать очень редко; о том, как врут антиквары неопытным покупателям, она имела представление; однако врать одновременно полицейскому и убийце, да еще так нагло?
Вдруг девушку осенило – антиквар, открещиваясь от родства с жабой, имел в виду нечто, связанное с канавой. И в самом деле, если бы Тоня была мужчиной, да не каким-нибудь офисным сидельцем, а правильным мужчиной с нормальной мускулатурой, она бы напала на убийцу из мрака и со стороны канавы – он был бы хорошо виден на фоне машины…
А что может сделать слабая женщина, вооруженная кривой железякой? Да ничего…
Но Тоня представила себе злобную гримасу Полищука – куда более свирепую, чем он мог бы скорчить на самом деле, Тоня поняла, что следователь во всем будет обвинять ее уже просто по привычке. Она взяла железяку поудобнее и очень медленно, ощупывая ногой землю перед каждым шагом чуть ли не по минуте, пошла мимо машины в сторону канавы.
Главное было – не свалиться в вонючую воду. Ей это удалось. Держась за ветки, она высунулась из кустов, подходящих к канаве почти вплотную, и увидела на фоне светлых окон «хонды-цивик» какой-то мутный силуэт. Видимо, убийца пытался с берега добраться до передней дверцы, не залезая для этого в грязную воду. У него это, в сущности, уже получилось. Чтобы достать куртку, лежащую на сиденье или на полу, достаточно было узкой щели. Помешать ему Тоня не могла.
Она слышала взволнованный голос Хинценберга, требовавшего уже чуть ли не полицейский вертолет. Судя по выкрикам ювелира, вряд ли Полищук отвечал согласием.
И тут Тоня в полном отчаянии запустила в убийцу железякой.
Естественно, железяка не долетела по меньшей мере восьми метров. Но она плюхнулась в воду, и убийца, услышав звук, резко повернулся. Тоня, испугавшись, присела на корточки. Но убийце было не до нее – он сделал неверное движение и поехал по траве прямо в канаву. Как положено утопающему, который хватается за соломинку, он вцепился в первое, что подвернулось, – в ручку задней дверцы. Дверца же отворилась и убийца слетел-таки в воду.
Все это произошло очень быстро.
Он выругался по-латышски. Уже второй раз Тоня слышала его недовольный голос, второй раз – ту же словесную формулу, и ей в голову пришла идиотская мысль: да сколько ж можно, это уже начинает надоедать!
– Стоять! – чуть ли не над ухом заорал по-русски Полищук.
Убийца на четвереньках полез на противоположный берег канавы. Ему повезло ухватиться за крепкую ветку – он выдернул себя из воды и сгинул в темных кусках, только треск по лесу пошел.
– Стоять! – снова гаркнул Полищук, и тут закричал Хинценберг:
– Деточка, где ты?!
Дальше началась суматоха.
Тоня, сидя над канавой, понимала одно – пока антиквар на всю волость взывал о помощи, полицейские подобрались довольно близко к «хонде-цивик». Они перекликались в темноте и, судя по всему, благополучно упустили убийцу. Полищук так раздраконил местных муниципалов, что Тоне стало не по себе – она и вообще не любила матерщины, а тут следователь из четырех основополагающих корней с суффиксами соорудил длинный и страшный монолог, вплетя в него конкретные имена полицейских. В этот монолог вклинивались призывы антиквара, потерявшего своего эксперта.
Наконец Тоня пошла на свет от машинных окон. Полищук, выкричавшись, гнал Думписа искать лагерь землекопов, Думпис огрызался. Наконец местные полицейские, светя фонариками, пошли через разрытый пустырь наискосок к лагерю. Тогда только Тоня выбралась на открытое место.
– Мать-перемать, вы живы? – спросил еще не пришедший в себя от ругани Полищук.
– Жива.
– Деточка!.. – воскликнул Хинценберг. – Где ты была?
– Вон там. Ведь господин Полищук просил вас подобраться к машине со стороны канавы. Ну, я и пошла. Чтобы господин Полищук не обвинял нас в…
– Когда я просил идти к канаве? – спросил Полищук.
– При мне… – начала было Тоня, но Хинценберг перебил ее.
– Деточка, я разговаривал сам с собой, чтобы убийца меня слышал! Сергей отключился сразу, как только я сказал ему про куртку в машине. Я кричал, чтобы ввести в заблуждение этого мерзавца.
– Ты пошла к канаве? Что ты там собиралась делать? – рявкнул Полищук.
– Я не знаю… как-то помешать ему… Но я же помешала! – вдруг вспомнила Тоня. – Честное слово, помешала!
– Как?
– Я кинула в него железную палку. Правда, промахнулась, но он обернулся и не успел открыть дверцу.
– Вот же дура! А если бы он…
– А если бы вы приехали сразу, мне не пришлось бы палки ему кидать! – закричала Тоня. – Кто тут полицейский – вы или я?! Что я еще могла сделать?! Вы еще чего-то требуете! Я, что ли, его упустила?!
– Деточка, деточка! Сергей, это у нее нервное! Деточка, успокойся! – причитал Хинценберг. Он и не подозревал, что эксперт способен на такие злобные вопли.
– Вы не полицейский, вы – дилетант! – с этим Тоня гордо отвернулась от Полищука.
Он считал ниже своего достоинства спорить с женщиной.
– Господин Хинценберг, дайте руку, – сказал он. – Я попробую вытащить из машины эту чертову куртку. Там, наверное, в самом деле что-то важное, раз он за ней пришел.
– Держите.
С помощью антиквара, буквально нависнув над канавой, Полищук открыл дверцу и наощупь отыскал куртку убийцы.
– Я подержу ее, а вы осмотрите, – предложил Хинценберг и взял куртку, как гардеробщик, предлагающий клиенту надеть пальто. Полищук полез в карманы.
– Кошелек, ключи… мелочь россыпью… – бормотал он. – Талончики, жвачка… а тут? Вот тут уже что-то любопытное… Смотрите, господин Хинценберг! Ксерокопия – написано от руки… погодите…
Полищук подошел поближе к машине и изучил бумаги в свете из окошка.
– Это ключ к «приапу»? – догадался антиквар.
– Он самый. Вот зачем он пришиб того парня… Тоже, выходит, кладоискатель…
Подал голос мобильник Полищука.
– Я, – взглянув на экран, сказал следователь. – Как – нет? А что есть? Желтый тент и пластиковые табуретки? А джип? Ничего не понимаю. Возвращайтесь, нужно как-то мою тачку наконец вытащить. А то она грязи нажрется – разбирайся потом с ржавчиной…
– Землекопы сбежали? – спросил Хинценберг.
– Но какого черта? Их товарища убили, а они вдруг дали деру. Разве что один из них его… но тогда непонятно… – Полищук задумался. Антиквар взял у него из рук ксерокопию.
