Дмитрий постепенно прошелся по местным краеведам. Один из них припомнил, что особенно заинтересовала Лоскутникова история похищения в 1918 году золота из Читинского банка.
ИСТОРИЯ и на самом деле таинственная, распаляющая воображение. По разным оценкам и свидетельствам, в августе восемнадцатого в банке находилось почти четыре тонны золота и шесть тонн серебра! И якобы часть этих сокровищ перед самым падением советской власти в Чите забрал партизанский отряд под командованием Зиновия Метелицы и Хаджиомана Гетоева, достаточно известных в Забайкалье красных партизанских командиров. Гетоев в августе восемнадцатого занимал должность начальника штаба Главковерха Центросибири, Метелица в июле восемнадцатого был начальником штаба Прибайкальского фронта.
Уходя от белых, отряд намеревался долиной Ингоды уйти в ее верховья, а оттуда, перевалив хребты, в Монголию и через нее - в Туркестан, на соединение с частями Красной Армии.
Понятно, что семеновцы широко распространили слух (или правду?) о золотом «запасе» отряда Метелицы. Поэтому по Ингоде отряд продвигался, отбиваясь от местных охотников за сокровищами. В большом и зажиточном селе Танга (200 км от Читы) партизаны взяли проводника, который вскоре их предал: бежал и привел превосходящий по силе белогвардейский отряд.
Остатки отряда Метелицы, он сам и Гетоев оказались в сентябре восемнадцатого в читинской тюрьме. Красных командиров семеновцы вскоре казнили. Но было ли на самом деле в отряде золото? До сих пор ответа на этот вопрос нет. Хотя существует гипотеза, что все-таки было. Мол, в суматохе разгрома отряда Метелицы, его умыкнула помогавшая белякам ватага местных тангинских мужичков. Да так ловко, что, дескать, никто тогда ничего не дознался.
И будто бы, только в конце тридцатых годов один тангинец пахал свой огород и вывернул из земли лемехом золотой слиток. Честно сдал находку в милицию, но в селе все равно устроили жесточайший «шмон», обнаружили на кузне еще несколько слитков, выкрашенных печным лаком под чугун, арестовали в связи с этим кучу народа, отправив бедолаг в Читу, в управление НКВД.
Заинтригованный этой историей Лоскутников попросил познакомить его с работниками УВД и УКГБ, которые занимались рассмотрением дел репрессированных в тридцатые - пятидесятые годы забайкальцев.
Дмитрий знал, что в обоих ведомствах на заре перестройки создали специальные подразделения, сотрудники которых скрупулезно изучали сотни поднимаемых из архивов дел жертв сталинских репрессий, готовили материалы для принятия судами решений о реабилитации невинно пострадавших. В прессе эта работа особо не афишировалась, но профессионалы знали: именно этими людьми возвращены из небытия десятки тысяч имен честных тружеников, воинов, государственных и общественных деятелей, представителей интеллигенции. В общем, огромная работа проделана и делается до сих пор архивистами МВД и их коллегами-чекистами.
Но это знают «компетентные органы». А обывателю о своих неимоверных заслугах в деле возвращения имен безвинно пострадавших который год трезвонит голосистая кучка «демократов», пафосно учредивших при областной молодежной газете комитет по увековечиванию памяти репрессированных забайкальцев. Такой комитет, конечно, вещь хорошая, но Дмитрий, да и многие в Чите, прекрасно знали: что бы он, этот комитет, делал без соответствующей милицейской и чекистской информации, которой с оным комитетом, в духе наступившей гласности, «органы» и делились.
А «народные борцы» принялись на этом ковать себе имя. Было противно видеть, как кое-кто из комитета ладит себе трамплин в политику, используя в качестве пружин то огромное чувство благодарности, которым наполнялись души и сердца родственников репрессированных, наконец-таки дождавшихся торжества справедливости, наконец-таки узнавших о судьбах сгинувших в черное время отцах, матерях, супругах.
Потом, спустя пару лет, очевидцы перестройки убедятся: некоторых любителей «делать имя» подобным образом карьерный трамплин закинет в такие высоты. Например, в Государственную Думу, а потом в объятья печально известного генерал-разбойника Дудаева. Из народного борца да в апологеты международного терроризма. Ну да что мы про политику опять!
ПОКОЙНОМУ Лоскутникову, как и капитану Писаренко, политика была до лампочки. Это Дмитрий понял, пройдя по его «краеведческому» пути. Лоскутников выяснял подробности «золотого следа» партизанского отряда Метелицы. И через краеведов встречался с сотрудником архивного подразделения областного управления КГБ Юрием Петровичем Верейниковым. Пришел к Верейникову и Дмитрий.
- Помню я этого Лоскутникова. Занятный мужик, - с улыбкой вспомнил Юрий Петрович. - По-моему, в нем мальчишка- кладоискатель так и остался. Интересовался: был ли на самом деле кто-то арестован органами НКВД в конце тридцатых годов в связи с обнаружением золотых слитков в Танге? Но сведений в нашем архиве об этом нет. Вряд ли было такое «золотое дело». История пропажи в восемнадцатом году золота из Читинского банка многим краеведам покою не дает. Но находка золота в Танге. Легенда. Была другая история про золото. Другая история и про другое золото. Так ты говоришь, что Лоскутникова из-за каких-то важных бумаг убили?
Писаренко кивнул.
- Но навряд ли это с тем делом связано. История давно минувших дней.
- А если чуть поподробнее?
- История, в общем-то, заурядная. Из прошлого века концы тянутся. Один из иркутских золотопромышленников нашел золотое месторождение, составил его описание, направил в столицу, чтобы разрешение на разработку дали. Как там дело повернулось, не знаю, но вот это самое описание месторождения во времена атамана Семенова оказалось, каким-то образом, у одного из семеновских прихвостней, Захара Гордеева. Та еще фигура была! С Семеновым с детских лет дружили. А казачья карьера по-разному сложилась. Семенов, как знаешь, до большого атамана дослужился, в восемнадцатом году командовал особым Монголо-Бурятским казачьим отрядом, фактически корпусом, если на армейский язык перевести. Когда Читу занял, и вовсе здесь полноправным властителем стал. А Гордеев, он из семьи рядового казака. Сумел закончить в Чите военно-фельдшерскую школу и до августа семнадцатого года служил в чине классного фельдшера во втором Верхнеудинском казачьем полку. Но авторитет среди казачков имел: избирают его сначала кандидатом, а через год - членом правления Забайкальского казачьего войска! Вот тут-то, Дима, из него политические амбиции и полезли. Решил записаться в демократы!
- Белый казак-демократ? Оригинально! - засмеялся Писаренко.
- Ничего оригинального. Время такое было. Революционные вихри и брожения повсюду проникали. Среди белого движения каких только оттенков не было.
Подполковник Верейников раскрыл один из томов архивного дела на Гордеева.
- Так вот. Захар Иванович Гордеев мог бы высоко при атамане Семенове подняться, но провозглашенный атаманом белый террор не поддержал. Так что, зря я его вообще-то семеновским прихвостнем обозвал. Наоборот, Гордеев, в знак протеста против репрессий, учиняемых атаманом, в конце девятнадцатого года уезжает в Омск, к Колчаку. Тот-то слыл либералом.
