Интерес проявлен, но опять никакой реакции.
Я упрямо продолжаю рассказывать, что мне удалось выяснить после прибытия в Париж, и как человек, которого я считаю убийцей, чуть не прикончил меня. Опять-таки никакой реакции. Я упоминаю об отношении полиции ко всему этому, но обхожу молчанием тот факт, что скрываюсь от правосудия.
— Я решила во что бы то ни стало припереть к стенке убийцу Джозефины и положить конец зверствам этого безумца. К сожалению, у полиции есть другие важные дела, и она не станет помогать мне и по-настоящему заниматься делом.
Я делаю паузу, теребя свой шарф. Сейчас или никогда.
— Вы согласны принять участие вместе со мной в выполнении этой задачи, мсье Верн? Вы поможете мне поймать убийцу, прежде чем он лишит жизни еще одну ни в чем не повинную женщину?
Свершилось. Я сказала то, что ужасно хотела сказать с самого утра, и уверена: теперь реакция последует. Он поднимает бровь, и я задерживаю дыхание.
— Вы рассказали мне многое, мадемуазель… Браун, но не сообщили главного.
О Боже, неужели о моем аресте напечатали газеты?
— Вы не объяснили мотивы, по которым вы пришли ко мне.
— Простите? — Я поражена его ответом.
— Причина, побудившая вас обратиться ко мне в «Прокопе».
— Гастон… — произношу я, надеясь, что больше ничего говорить не надо.
— Гастон?
— Репортер рассказал мне об одном происшествии здесь, в Париже, несколько лет назад. Ваш племянник возвращался домой вечером и услышал какой-то шум в переулке. Он пошел туда и увидел человека, склонившегося над женщиной, лежащей на земле. Этот человек убежал при появлении Гастона, который, к своему ужасу, обнаружил, что женщина была зарезана.
Это трогает его.
Красивые, сверкающие, то что называется смеющиеся, глаза Верна темнеют и становятся строгими.
— Мой племянник страдает психическим заболеванием, как и вы!
Я открываю рот, чтобы возразить, но он не обращает внимания и продолжает:
— Когда его допрашивали в полиции, он ответил, что видел меня убегающим с места преступления. Полиция признала, что у бедного Гастона развилась мономания относительно меня, и дело закрыли.
— Что, конечно, стало причиной того, что Гастон стрелял в вас.
— Эти события хорошо известны полиции и моей семье. Трагедия, разыгравшаяся с Гастоном на почве его больного воображения, была исчерпывающе описана в газетах. Вы явно пытаетесь шантажировать меня, но у вас ничего не выйдет. Вы добьетесь лишь одного: я обращусь в полицию.
— Шантажировать вас? Это просто смешно! Я просто пришла просить у вас помощи и дать вам возможность помочь самому себе.
Я достаю из сумочки свою козырную карту и кладу ее на стол. Если это не возымеет действия, то не поможет ничто.
— Вас не смущает, мсье Верн, что вы так похожи на психа-убийцу, что ваши фотографии кто-то показывает на улицах, чтобы выведать сведения о нем?
Наконец-то я пробудила внимание великого человека, а не просто его гнев. Он опускает глаза на фотографию. Сходство не абсолютное, но надо отдать должное художнику — он хорошо поработал. Я вполне довольна подделкой.
Мсье Верн вскакивает, опрокидывая стул.
— Кто учинил это безобразие?
— Я… я… — заикаюсь я, подыскивая слова, но ничто не приходит на ум. Ясно как божий день, правду сказать не могу. — Я не знаю.
— Где вы это взяли?
— На улице у проститутки.
Все кафе затихло. Я смотрю вокруг, ища пути побега.
— Сядьте, — говорит Верн твердым тоном, который напоминает мне отца, когда он сердился на меня. Он поднимает стул, садится и кладет руки на стол перед собой. — Теперь скажите мне точно, зачем вы пришли ко мне?
Я поднимаю вверх подбородок.
— Я пришла просить вас помочь мне выследить убийцу. Я думала, что ваше знание города, языка, ваши аналитические способности… но, как видно, ошиблась. Вам, похоже, нет дела до того, что убивают ни в чем не повинных женщин или чернят ваше доброе имя.
— Мадемуазель, не пытайтесь свалить вину на меня. Вы не имеете представления, как я отношусь к этой клевете. Или что я сделаю с тем, кто возводит ее на меня, когда поймаю его. Вы утверждаете, что видели два убийства в городе в течение двух дней и вас тоже чуть не убили. — Он вскидывает брови. — Если это так, то, может быть, вам следует вернуться в Америку в интересах вашей безопасности?
— Тогда убийца Джозефины останется безнаказанным а ваше имя — запятнанным.
Я решаю выдвинуть еще один довод. Он не может отказать женщине, оказавшейся в беде. Это не в его характере.
— Мсье Верн, я женщина, одна в чужом городе. Мне нужна ваша помощь. Вместе мы сможем выследить этого убийцу, чтобы свершилось правосудие. Что вы скажете? Вы присоединитесь ко мне?
— Вы принимаете меня за дурака, мадемуазель?
— Вы производите на меня впечатление очень рассерженного человека, человека, который всю жизнь создавал репутацию всемирно известного писателя, чьи книги читают на всех континентах и кого сейчас смешивают с грязью. Вы будете и дальше сносить клевету, возводимую на вас, порочащую ваше доброе имя, и равнодушно смотреть, как продолжают убивать ни в чем не повинных женщин? Что бы вы почувствовали, если бы его следующей жертвой была я?
— Облегчение.
Я прикусываю язык. Надо привыкнуть к его сарказму.
Он качает головой.
— Оно действительно заразное.
— Что заразное?
— Воспаление головного мозга, которым страдаете вы и бедный Гастон. Я им заразился.
Он поднимает в мою честь стакан.
— Нет, мадемуазель, я не собираюсь сдаваться. Говоря словами вашего соотечественника Эдгара Аллана По, «игра еще не закончена».
26
Мы идем по бульвару. Жюль заметно хромает, но не так чтобы опираться на трость, с которой он ходит, тем не менее хромает. Думаю, это последствие пули племянника.
Слабый голос совести укоряет меня в том, каким способом я добилась его согласия помочь. Я велю замолчать этому голосу и говорю себе, что поступаю во благо.
Пока мы отходим от нашего кафе, мы слышим, как анархисты и полиция шумно спорят между собой относительно того, кто будет править миром. Сейчас мне кажется, что полиция берет верх, и я искренне надеюсь, что Луиза Мишель не попалась к ним в лапы. В голосе Жюля уже нет заносчивости, когда он спрашивает о моем визите к доктору Дюбуа.
— Что доктор сказал вам о причине смерти проститутки?
Я вкратце передаю разговор с молодым доктором и заключаю:
— Он не обнаружил никаких следов насилия на теле женщины. Он вел речь о странном разложении ее внутренних органов.
