— Интересно, — говорю я, но это не то, что чувствую. Этот художник — странный парень.
Оскар продолжает:
— Тулуз может быстро установить, не вертится ли этот безумец, которого мы ищем, в публичных домах на Монмартре. Девушки доверяют ему и поделятся с ним всем, чего никогда не расскажут нам. Не говоря уже об опасности, которую может нести в себе выяснение всяких подробностей в одном из таких заведений. Содержатели борделей, в том числе мадам Помпур, не любят, если возникает какая-нибудь неприятность или их дела доводятся до сведения полиции. Естественно, они не прочь свернуть шею кому угодно, если сочтут это нужным. Ну что, идем?
Перед входом на виллу мадам Помпур горят факелы. Мужчина высокого роста в широком алом халате, белом тюрбане и с кривой восточной саблей в руке приветствует нас широкой улыбкой.
— Добро пожаловать, мсье, мадемуазель, в «Сад наслаждений», где будет исполнено любое ваше желание. — Он низко кланяется и бормочет тарабарщину, надо полагать, на каком-то восточном языке.
Мы идем за ним по дорожке, по обеим сторонам которой также горят факелы, и пересекаем двор с экзотическими тропическими цветами и высокими пальмами. Учитывая парижскую погоду, можно предположить, что растительность искусственная. Слева большой фонтан в форме сердца с плавающими на воде белыми лилиями. В центре скульптура обнаженных мужчины и женщины, прильнувших друг к другу; все части тела переданы совершенно правдоподобно.
Перед нами открываются массивные двухстворчатые двери, облицованные листами меди с искусной чеканкой в турецком стиле с изображением мужчин и женщин в сексуальных позах, которые я не могла бы себе представить.
— Мы входим в мир Арабских ночей, — провозглашает Оскар.
— Скорее даже в пещеру Али-Бабы и сорока разбойников, — произносит Жюль.
Внутри нас сразу атакует пикантный сладковатый запах. За прихожей большая комната с круглым диваном, обитым красным бархатом, и большим фонтаном в центре со статуей Венеры Милосской. Фонтан украшают плавающие на воде красные цветы в форме сердца. На диване расположились пять женщин. В стороне сидят еще две женщины в обществе гостя; они смеются, пьют вино и, кажется, прекрасно проводят время. Женщины одеты по-разному: на них и гаремные шелка, и маскарадные платья. Хотя фасоны отличаются друг от друга, у нарядов есть одни общий элемент — глубокое декольте.
Все женщины в комнате смотрят на нас, не иначе как оценивая толщину бумажника у мужчин с большим знанием дела, чем карманник. Взгляды, обращенные на меня, выражают удивление: кто это или что это.
Напротив у бара на полу сидит со скрещенными ногами «туземец» в тюрбане и белой набедренной повязке и курит кальян. Он улыбается мне. Щербина на месте двух отсутствующих передних зубов зияет чернотой. Гибкий чубук с мундштуком в его руке извивается как змея, приманивающая свою жертву.
Опиум. Этот «творец грез» не запрещен в большинстве стран. Его запах мне небезызвестен. Я писала разоблачительный репортаж об опиумном притоне, где молоденькие китаянки служили для утех его завсегдатаев. Мой редактор так боялся его содержателя, что газета на месяц наняла чемпиона по боксу Джорджа Салливана моим телохранителем.
За баром открывается дверь, и оттуда появляется пышная женщина с обильным макияжем, завернутая в розовые, пурпурные и зеленые шелковые полупрозрачные гаремные ткани. Это, должно быть, мадам Помпур, увешанная драгоценностями и надушенная буйволица в шелках.
— Добро пожаловать, друзья, в «Сад наслаждений».
Оскар кратко представляет нас.
— Мы пришли повидаться с этим прохвостом Тулузом. Он все еще требует, чтобы девушки платили ему ласками за появление на его картинах?
— Если бы они согласились, это был бы первый гонорар за его картины. Тулуз в оранжерее, но постарайтесь долго не задерживаться. Ранней пташке достается лучшая из моих прелестных девушек.
Мадам Помпур смотрит на меня оценивающим взглядом, словно хочет понять, кто я по профессии.
Из бара выходит женщина под руку с мужчиной и машет Жюлю, когда они направляются к лестнице.
— Как приятно вас снова видеть, мсье.
Жюль краснеет и бормочет:
— Она, должно быть, ошиблась. Я никогда в жизни не видел ее.
Я улыбаюсь:
— Конечно.
Мы идем за Оскаром в комнату, где стоит элегантное белое фортепьяно. Молодая женщина играет грустную мелодию, а мужчина в испачканном красками халате сидит перед мольбертом с палитрой и пишет.
Ткань, накинутая на плечи модели, опустилась, так что видны полные груди с розовыми сосками. В смущении я стараюсь не смотреть на нее, но не могу не заметить, что она коренаста и не очень молода, явно не из тех, что встречаются в первоклассных заведениях.
— Профессиональная модель, — произносит Оскар сценическим шепотом. — Тулуз показывает, какую унизительную процедуру вынуждены проходить девушки, когда дважды в месяц их осматривает врач для продления карты, дающей им право работать в профессии.
Вероятно, это зарегистрированная проститутка, о чем говорил инспектор Люссак. Я смотрю, как на холсте появляется картина. Я не считаю себя искусствоведом, но, как мне кажется, достаточно эрудированна в этой области. Коль скоро я старалась помочь проституткам, фактически ставшим изгоями, на мой взгляд, в данном случае патетика на картине неуместна. Это равносильно героизации их жизни как отверженных посредством восхваления их аморального и пагубного занятия.
В стороне к стене приставлена еще одна неоконченная работа. На ней изображена уличная сценка: девица, танцующая канкан перед толпой мужчин, высоко вскинула ногу, демонстрируя кружева. Он ухватил момент, но зачем? Кто в доме повесит картину с танцовщицей в такой позе?
Когда художник поворачивается, чтобы поприветствовать нас, от неожиданности я снова перевожу взгляд на модель. Он не сидит, он очень маленького роста и стоит.
Туловище у него нормального взрослого человека, а ноги необычно короткие. Вот что имел в виду Оскар, когда говорил, что боги сыграли с ним злую шутку. Из-за полных, кроваво-красных и вывернутых наружу губ его лицо кажется безобразным, почти клоунским. Взгляд его умных глаз циничен, дерзок и безжалостен, словно говорящий о признании уродства.
— Опять твои старые штучки, Тулуз? Делаешь вид, что изображаешь на своих картинах девиц легкого поведения, а сам отбираешь для себя товар?
— Ты прав, друг мой. Но мне нужны настоящие модели. Бордельные дамочки хотят, чтобы я платил за позирование столько, сколько они берут за лежание на спине. Но скажи мне, где еще найдешь такую неземную красоту?
Мы садимся за стол, и пока Тулуз благодарит модель за ее старания и платит за позирование, я шепчу Жюлю:
— Кто-нибудь должен сказать ему, что он никогда не добьется признания, если будет писать проституток и танцовщиц.
Жюль пожимает плечами:
