Жюль поджимает губы.
— Я вот думаю, не являются ли эти украшения знаком анархистской группы. И очень уж подозрительна причастность доктора Дюбуа ко всему этому. Я с нетерпением жду, какие результаты даст проверка его личности, которую я просил провести.
Когда мы доходим до того места, откуда начинается проход, ведущий вверх по склону к моему дому, Жюль пытается остановить фиакр, чтобы ехать к себе домой, но потом передумывает.
— После всего, что вы сотворили, благоразумно будет проводить вас до вашего чердака.
— Жюль, вы такой галантный. Со мной ничего не случится. И потом, вы не поймаете фиакр на моей улице. — Я вдруг вспомнила о картине. — А где картина Тулуза?
— Я оставил ее в «Ша нуар». Завтра я заберу ее. Всего вам доброго, мадемуазель. И спасибо за приятно проведенный вечер.
— Нет, это я должна благодарить вас. Одна я наверное не уцелела бы. Мерси.
— К вашим услугам. Но я должен по достоинству оценить вашу находчивость. Вы преподнесли столько сюрпризов.
Несколько секунд мы стоим и смотрим друг на друга — это тот самый неловкий момент, когда не знаешь, что сказать или сделать.
— Давайте встретимся завтра в Институте Пастера в два часа, — нарушает затянувшуюся паузу Жюль, но поскольку он продолжает стоять, глядя на меня сверху вниз, я задерживаю дыхание, надеясь, что он поцелует меня. Но он опять произносит:
— Я обязательно возьму картину.
— Хорошо.
Я не знаю, что еще говорить. Очевидно, я неверно воспринимаю тон его голоса, поэтому протягиваю ему руку не столько для прощального рукопожатия, сколько для того, чтобы с чувством сжать его руку. Я знаю, что не принято обмениваться рукопожатиями мужчине и женщине, и мой жест застигает его врасплох. Я крепко сжимаю ему руку.
— Вы не привыкли к этому, не так ли?
Он застенчиво улыбается.
— Если вы пример будущей женщины в мужском мире, могу сказать, что их ждет много сюрпризов. Вероятно, когда-нибудь женщины будут даже носить брюки, управлять своими экипажами и, не приведи Господь, голосовать.
Мы смеемся. Он не выпускает мою руку из своей.
Мое сердце готово вырваться из груди, и коленки трясутся при мысли, что он может заключить меня в свои объятия и снова поцеловать. Я должна спуститься на землю, поэтому говорю:
— Уверена, женщины будут делать еще большее.
— Вы — несомненно. Но что же это большее?
— Руководить компанией и, кто знает, может быть, страной.
— Мадемуазель Браун, это представления радикалов. Луиза Мишель гордилась бы вами.
— Конечно, но это представления не только радикалов. С тем, чем я располагаю, я способна на многое, как и большинство мужчин. Так почему же мы не можем голосовать или быть президентом компании или страны? Это было бы только справедливо. Или вы не согласны? — Я улыбаюсь ему самой очаровательной улыбкой.
Он отпускает мою руку и кланяется.
— Если учесть, как вы спрашиваете, мужчина может дать только положительный ответ. По вас можно судить, что ждет мужчин, когда будет больше женщин, таких как вы.
— По мне нельзя ни о чем судить. Пока мужчины боятся потерять свою власть, они будут притеснять женщин.
— Чепуха, есть-то всего несколько суфражисток, и те — лесбиянки.
— Таковы ваши представления о мыслящих женщинах — лесбиянки?
— Вы полагаете, я считаю любую женщину мыслителем?
— Мистер Верн…
— Мсье Верн. Вы все время сбиваетесь на английский. Я шучу. — Он вдруг становится серьезным. — Но я сделал глупость, взяв женщину в логово фанатиков — особенно вас. Если бы что-нибудь с вами случилось…
Он заключает меня в свои объятия и целует.
Когда он отпускает меня, я тоже целую его.
— Вот чего вы можете ожидать от новой современной женщины. — Потом я резко поворачиваюсь и быстро иду вверх по темному переулку, помахав ему на прощание.
44
Перун
— Мадемуазель Мишель. — Перун с доктором Дюбуа подходит к столу, за которым сидит Красная Дева. — Насколько мне известно, вы встречались с неугомонной молодой репортершей из Америки.
— Перун, доктор Дюбуа. — Луиза Мишель изображает на лице улыбку. — Зачем вы пришли сюда? Мне казалось, что на днях мы все обсудили.
Перун берет стул и садится напротив нее.
— Я внес существенную поправку в наш план и подумал, что вам следует знать о ней. Что это юное дарование делало здесь?
— Какую поправку? Доктор Дюбуа, садитесь и вы.
Цирковой гимнаст встает и ставит стул для Дюбуа между собой и своей сестрой.
— Вы знаете, кто та женщина, которая сопровождала Жюля Верна? — спрашивает Перун.
Красная Дева кивает.
— Один раз я видела ее фотографию. Она — американский репортер. Ее зовут Нелли Блай.
— Зачем она встречалась с вами?
— Она просила помочь ей.
— Помочь в чем?
Луиза Мишель поднимает брови.
— Вы теперь работаете в прокуратуре, мсье? И это дает вам право устраивать мне перекрестный допрос?
— Простите, я спрашиваю как член нашего братства.
— Здесь, на Монмартре, орудует маньяк-убийца, он зверски расправляется с проститутками, и она знает, как я отношусь к тому, что убивают женщин. Она считает, что он анархист, и хочет, чтобы я помогла ей найти его. Он убил ее сестру.
— И?..
— Я отказалась.
— Интересно. А что она сказала вам об этом убийце?
— Только то, что он, возможно, восточноевропейского происхождения. Она встречала его в Нью-Йорке. Он выдавал себя за врача и пользовался своим положением, чтобы убивать проституток в сумасшедшем доме. Он убивал их в Лондоне, и сейчас, как она считает, он в Париже. Почему она вас интересует?
— Газетный репортер может быть опасен для нашего дела. Необходимо проявлять осторожность. — В голосе Перуна слышится скрытая угроза, Красная Дева равнодушна к ней. Дюбуа машинально трет мизинец.
— Дюбуа, — Луиза смотрит на него, — что с вашим пальцем?
— Ах это? Случайность. Я был неосторожен во время операции.
— Представляю, что случилось с пациентом.
Все смеются. Луиза снова встречается взглядом с Перуном. Он не смеется.
— Могу ли я еще чем-нибудь помочь вам, Перун?
— Нет. — Он встает. — Вы поступили разумно, отказав ей. Люк…
45
Нелли
Благополучно добравшись до своего чердака, я плюхаюсь на кровать и глубоко вздыхаю. Я поцеловала его! Я никогда не целовала мужчину. Я имею в виду, что они всегда целовали меня, но чтобы я целовала мужчину — никогда. Что это со мной?
