Если он иностранец… Уверенность моих спутников в обратном заставила меня засомневаться, действительно ли этот несчастный — необщительный пассажир, сходивший с парохода перед рассветом. Я видела белую кожу на ноге велосипедиста, но ведь возможно, что это не один и тот же человек. Я не узнала бы своих братьев, будь те в египетской одежде, закрытые с головы до ног.
— Не мучайте себя так из-за того, что произошло, — говорит леди Уортон, будто прочитав мои мысли. — Жизнь ничего не стоит в этих отсталых странах. Здесь люди прибегают к насилию, потому что у них нет книг или газет. Если вы не в состоянии вдохнуть жизнь в мертвого, то ничего не смогли бы сделать.
— Разве что поставить в известность его жену Амелию о его смерти.
— Он сказал вам, что его жену зовут Амелия?
— Нет, я просто предположила…
Леди Уортон бросает на меня скептический взгляд.
— Вероятно, вы слышали арабское слово, которое звучало как имя.
Я не желаю конфронтации и сохраняю мир. Я уверена, что он произносил имя жены в свой последний момент жизни. Не знаю как, но я позабочусь о том, чтобы его жена была должным образом извещена. Сейчас же мне нужно снова твердо встать на ноги и довести до конца дело, за которое я взялась.
Тринадцать дней назад, отплывая из Нью-Йорка, я не представляла, что могут произойти такие трагические события, какие случились на рынке. Когда Пулитцер сообщил мне, что отправляет в путешествие мужчину, поскольку для женщины оно будет сопряжено с большим риском, я ответила: пусть он посылает своего мужчину, я же поеду от другой газеты и побью его рекорд.
Всесильный издатель наконец сдался, но дал мне только три дня на подготовку к путешествию. Помимо замечания Жюля Верна, что женщина не способна объехать земной шар за восемьдесят дней, как его вымышленный герой, были и другие причины, по которым я оказалась в Египте. Идея такого путешествия зародилась двумя годами раньше, когда ни одна нью-йоркская газета не хотела брать меня на работу в качестве репортера из-за того, что я женщина.
Желая доказать, что я ничем не хуже мужчин, я по собственной инициативе взялась подготовить разоблачительный репортаж об ужасных условиях в сумасшедшем доме для женщин. Чтобы попасть туда, я симулировала психическое заболевание. Мне пришлось ввести в заблуждение хозяйку пансиона для малоимущих женщин, полицию, трех психиатров и судью. В итоге было сделано заключение, что я безнадежно больна и меня необходимо поместить в психиатрическую клинику на острове Блэкуэлл в Нью-Йорке, пользовавшуюся плохой репутацией.
Я провела десять дней в сумасшедшем доме и написала репортаж для газеты Пулитцера, в котором разоблачалось жестокое обращение с психически нездоровыми женщинами. В итоге я не только получила работу репортера в газете Пулитцера «Нью-Йорк уорлд», но и совершила поездку в Париж, где в то время проходила Всемирная выставка.
[9]
После возвращения в Нью-Йорк я не могла забыть насмешливое замечание Жюля Верна, что женщины слишком слабы и им нужно очень много багажа для кругосветного путешествия. Это полнейшая чушь, выдуманная мужчинами, которые недооценивают силы и решимость женщин только потому, что общество запрещает им носить брюки, а они такому запрету подчиняются. Но я понимала, что в случае моего фиаско женщинам будет еще труднее добиться успеха в мире, где доминирует пол, называющий себя сильным.
Так или иначе, я бросила вызов мужчинам и теперь должна достичь цели.
Я была уверена, что это мне удастся. Имеющиеся средства передвижения — пароходы, поезда, экипажи — приблизительно такие же, как те, которыми пользовался Филеас Фогг шестнадцать лет назад, но два великих свершения позволяют сократить время пути. Это Суэцкий канал, благодаря которому судам больше не нужно огибать африканский мыс Доброй Надежды, и трансконтинентальная железная дорога от Сан-Франциско до Нью-Йорка.
Зная, что мне иногда придется спешить при пересадках, я взяла только одно небольшое место багажа — саквояж длиной шестнадцать дюймов и шириной семь дюймов. Я не имела представления о его вместимости, пока не проявила всю свою изобретательность, упаковав в саквояж следующие вещи: две дорожные кепки, две вуали, пару тапочек, туалетные принадлежности, чернильницу, ручки, карандаши и копирки, заколки, иголки и нитки, халат, легкий жакет, шелковый лиф, небольшую фляжку и чашки, несколько смен белья, набор носовых платков и рюшек,
[10]
а также самого громоздкого и неудобного предмета — банки с кольдкремом, нужным для того, чтобы не трескалась кожа в различных климатических условиях, в каких я могла оказаться.
Дорожное платье, которое я надела в тот день, когда садилась на пароход в Нью-Йорке, — то же самое, что я ношу сейчас и буду носить во время всего путешествия в течение почти трех месяцев. У меня также есть теплое пальто, если станет холодно.
Вечером накануне отъезда я пошла в редакцию, чтобы попрощаться и получить двести фунтов золотом и в банкнотах Английского банка. Золотые монеты я положила в карман, а несколько штук спрятала в каблуке левого ботинка. Банкноты Английского банка хранятся у меня в замшевой сумочке, висящей на шее. Кроме того, я захватила несколько американских золотых монет и бумажных купюр, хотя точно не знала, известна ли американская валюта за пределами сорока двух штатов.
Хотя купить билеты на все путешествие можно было в Нью-Йорке, но из-за того, что по разным причинам маршрут мог измениться, жесткий график не составлялся, и я приобрела билет лишь из Нью-Йорка до Лондона.
[11]
Один из моих коллег посоветовал на всякий случай взять с собой револьвер, но я была твердо убеждена, что мир будет радостно приветствовать меня, как я приветствовала его, и поэтому отказалась от оружия. Я знала — если буду достойно себя вести, то всегда найду людей любой национальности, готовых защитить меня.
Однако сейчас, когда кровь двух человек пролилась на рынке Порт-Саида, совет взять с собой револьвер показался мне не лишенным смысла.
Громкий гомон перебивает мои мысли, и я начинаю нервничать, когда на улице появляется группа людей. Женщины во главе процессии кричат и стенают.
— Махдисты?
