— Насколько я понимаю, на тебя напал не простой разбойник?
— Да уж. Вряд ли тех, кто на меня напал, можно назвать простыми разбойниками.
— Так он был не один? А сколько же их было?
— Четверо.
Я закатил глаза, увидев, что он взял пучок сухожилий и изогнутую иглу.
— Прямо как у Гомера! — произнес он, вставляя иглу в маленькие, украшенные бронзовым орнаментом щипцы.
Все его инструменты изобиловали серебряной инкрустацией в форме аканта из переплетенных листьев. Меня всегда интересовал вопрос: не для того ли хирургические приспособления столь причудливым образом декорированы, чтобы отвлекать нас от своего ужасного назначения?
— На самом деле я тоже был не один, — продолжал я. — Но мне удалось разделаться с двумя из них.
Ребяческое хвастовство помогло мне справиться с болью, пока грек накладывал на меня шов. Расписывая свою проявленную в схватке с врагами доблесть, я почти не замечал, как в меня то и дело вонзалась игла, крепко стягивая стежками сухожилий рану, словно это была не живая плоть, а простая материя.
— Не было ли в этом акте насилия политической подоплеки?
— Ничего иного я себе представить не могу, — ответил я.
— Современные римские политики мне весьма напоминают наших афинских, но правивших несколько веков назад. Таких как Писистрат, Гармодий, Аристогитон и им подобных. До Перикла им было далеко.
— Первый раз встречаю грека, который не считает своих соотечественников верхом совершенства.
— И тем не менее нам все равно нет равных, — сказал он, и я заметил, как в его глазах сверкнул огонек.
На сей раз раб принес чашу с горячей и дурно пахнувшей жидкостью.
— Эта примочка поможет ране избежать заражения и поскорее зажить, — прокомментировал Асклепиод.
Он зачерпнул ложкой немного раствора и смочил им повязку, после чего приложил ее к моему боку. Его помощник быстрыми и искусными движениями достаточно плотно обмотал меня бинтами, чтобы примочка прилегала к телу, но не слишком туго, так что можно было свободно дышать.
— Придешь через три дня на перевязку, — сказал грек.
— А как же мне теперь ходить в бани? — поинтересовался я.
— На некоторые вопросы не может дать ответы даже самый лучший врачеватель. Однако тебе, молодой человек, изобретательности не занимать. Уверен, ты что-нибудь придумаешь и найдешь решение.
— Премного тебе благодарен, Асклепиод. Будь уверен, моя благодарность будет достаточно щедрой в дни сатурналий.
Он был весьма польщен моими словами. Хотя законникам и врачевателям запрещалось брать плату за свои услуги, они могли принимать ее в виде подарков.
— Я принесу жертву моему богу-покровителю и помолюсь ему, чтобы ты дожил до очередного празднования сатурналий. Надеюсь, следующий месяц для тебя пройдет лучше, чем прошлая неделя.
Он проводил меня до двери. Надо сказать, Асклепиод недвусмысленно дал мне понять, что дни сатурналий, во время которых принято обмениваться подарками, прошли едва ли не месяц назад. Очевидно, это был намек на то, что свою щедрую благодарность я могу принести в любое иное время по собственному усмотрению. По дороге домой я пытался придумать, в какой именно форме ее выразить. Мое приношение должно быть мне по средствам, а я, как известно, человек небогатый, рассуждал я. Поскольку не всякий врачеватель возьмется за случай, который под силу только хирургу, значит, Асклепиод принадлежал к людям неординарным. Следовательно, под стать его личности должно быть и мое вознаграждение.
Когда я вернулся домой, в атрии меня ждал мальчик-раб. Он протянул мне маленький папирусовый свиток, и я сорвал с него печать. Сообщение было кратким и простым: «Дорогой племянник. Давно пора было это сделать. Жду тебя в гостиной Дома весталок около двенадцати дня. Тетя Цецилия».
По моим соображениям, сейчас было около девяти. Поскольку зимние часы короче летних, до двенадцатого часа оставалось не так уж много времени.
Тетушка, должно быть, имела в виду показания больших солнечных часов, долгое время слывших гордостью и достопримечательностью Форума, которые привез в качестве трофея из Сицилии Мессала две сотни лет назад. К сожалению, они были выверены из расчета на Сицилию, которая находилась значительно южнее Рима, и потому для нашего города показывали время неточно. Служительницы богини Весты были чрезвычайно старомодны и не признавали современных, то есть появившихся за последнее столетие, солнечных и водяных часов, поставленных Филлипием и Сципионом Назикой. Поэтому я счел за лучшее прикинуть время приблизительно, как это делает большинство людей. Тетя приглашала меня прийти «около двенадцати». Поскольку солнечные часы в пасмурную погоду не работали, а водяные в зимнее время года давали сбои, мне не оставалось ничего иного, как полагаться на собственные ощущения.
Я протянул парнишке динарий; тот, очевидно, не ожидал столь щедрого подаяния, потому что был чрезвычайно рад. Должно быть, юный раб пополнит им свой фонд накопления и в один прекрасный день сможет выкупить себе свободу. Но гораздо вероятней, что он подарит его повару, чтобы заполучить у него что-нибудь вкусное из еды. А возможно, прибережет монету до следующих Игр, чтобы заключить со своими приятелями пари.
Я решил отправиться на Форум. Как раз настал час посещения бань, однако я не мог этого сделать, потому что был весь перебинтован. Рим зимой напоминает огромного сонного зверя, большую часть времени дремлющего в своей берлоге. Рыночный гомон теряет свою силу, строительный шум утихает, металлический лязг молотков становится глуше. Люди начинают даже медленней ходить по улицам. Нам, италийцам, необходимо солнце, чтобы пробудить нашу бурную, хотя подчас и безрезультатную деятельность.
Когда я пришел в Форум и окунулся в ленивую толпу гуляк, помимо приветствий на меня, как обычно, обрушился шквал жалоб и недовольств от жителей моего района. Большинство из них глубоко заблуждались относительно моих полномочий. По их мнению, всякий публичный деятель должен выслушивать всех и каждого. Поэтому мне то и дело приходилось разъяснять им свои обязанности и направлять их в ту или иную структуру власти.
Тетя Цецилия, которой я собирался нанести визит, была одной из моих многочисленных тетушек, носивших такое же имя. Поскольку к женскому имени не добавлялась фамилия, это обстоятельство вызывало массу недоразумений. Тетя, о которой ныне идет речь, была известна в семье как Цецилия-весталка и являлась дамой весьма почтенной. Она была сестрой Квинта Цецилия Метелла, под предводительством которого я служил в Испании и который был самым выдающимся полководцем до тех пор, пока его не превзошел Серторий.
По дороге к Дому весталок я размышлял над тем, как лучше начать с тетушкой разговор. Поскольку с раннего детства она не покидала пределов храма, то рассчитывать на ее широкие взгляды относительно политической жизни Рима не приходилось. Воспитанная в духе строгих древних традиций, она всегда держалась, как подобает благородной даме, ведущей свое происхождение от старинного рода римских героев. По крайней мере, такой мне она тогда представлялась, и это говорит о том, насколько плохо в те молодые годы я разбирался в женщинах.
