— У тебя есть раб, которому ты доверяешь?
— У меня есть шустрый мальчишка по имени Гермес, но это настоящая продувная бестия.
— Тогда, если я сумею узнать что-нибудь интересное, то пошлю к тебе посыльного.
— Я бы хотел узнать еще кое-что. Почему ты решила этим заняться? Не сомневаюсь, помимо скуки, существуют и другие причины.
— Если бы тебе самому довелось страдать от скуки, то понял бы, что более веской причины не существует. Кроме того, я, подобно большинству достойных римских женщин, питаю неприязнь к Клодии.
— Какое любопытное совпадение. Большинство римских мужчин питает неприязнь к ее брату. Но повторяю, ты должна держаться от нее подальше.
— Нет надобности просить меня об этом. Клодия внушает мне страх.
— Иначе и быть не может. Говоря откровенно, я тоже ее боюсь. Ум у нее куда более изощренный, чем у брата.
Мне отчаянно хотелось рассказать Юлии о том, что меня пытались отравить, но я сумел преодолеть искушение. Решив, что я и так открыл своей собеседнице слишком много, я поднялся со скамьи.
— С твоего позволения, я покину тебя, благородная Юлия. Надеюсь вскоре получить от тебя весточку.
Как это предписывала учтивость, она проводила меня до дверей. Вне всякого сомнения, ее драконоподобная бабка следила, чтобы внучка не нарушила требований этикета.
Я шел по улице, охваченный противоречивыми чувствами. Мне самому казалось странным, что я нашел помощника в недрах семейства Цезаря. И произошло это по одной-единственной причине — мне приятно было заключить альянс с такой красивой женщиной, как Юлия. Опасная склонность смешивать веления сердца с соображениями разума не раз доводила меня до беды, но сейчас у меня не было желания вспоминать прошлые ошибки. Моя интуиция, на которую я привык полагаться, мне подсказывала, что Юлия заслуживает доверия.
Впрочем, времени предаваться сомнениям у меня не было, так как путь мой лежал в дом Марка Лициния Красса, а я имел веские основания опасаться этого человека. Пути наши не раз пересекались, и хотя в настоящий момент мы сохраняли дружеские отношения, я сознавал, что это всего лишь видимость.
Марк Лициний Красс Див считался одним из самых богатых людей в мире, и, увидев его дом, всякий убедился бы в том, что это правда. Дом Красса располагался неподалеку от дома Целера, на огромном участке земли, прежде принадлежавшем нескольким врагам Суллы. Красс разоблачил их перед диктатором и добился того, что имена их были внесены в проскрипционные списки, а затем в награду получил эти владения. Стоявшие здесь особняки он снес и на их месте возвел громадный дворец, окруженный обширными садами, которые были устроены по указаниям лучших греческих архитекторов и украшены бесчисленным множеством великолепных скульптур. Большую часть своей коллекции Красс приобрел на свои средства, что по римским понятиям было весьма удивительно. Тем не менее Марк Красс, не получивший в наследство произведений искусства и не захвативший впечатляющих военных трофеев, счел возможным потратить на картины и статуи собственные деньги. Для Рима, повторю, это было непривычно, ибо в ту пору считалось, что предметы роскоши скупают исключительно разбогатевшие всадники и вольноотпущенники, но никак не патриции.
Однако Красс умел не только тратить, но и делать деньги, и это занятие стало для него настоящей страстью, граничащей с безумием. Многие его современники, отчаянно сражаясь за власть, были убеждены, что богатство придет к ним в руки само собой, как естественное следствие власти. Красс, пожалуй, был первым римлянином, который понял, что богатство — это и есть власть. В то время как другие прилагали все силы, пытаясь добиться высоких военных постов, дающих возможность отправиться в дальние страны и стяжать там громкую славу и богатые трофеи, Красс тешил себя осознанием того, что он в любой момент может купить целую армию.
Я подозревал, что дело, которое мне довелось расследовать, не обошлось без участия Красса. Не иметь подозрений на его счет было невозможно, так как Красс был замешан в огромном количестве политических интриг. Правда, в большинстве случаев им двигали финансовые соображения, но игра, которую он вел, была настолько сложна, что проследить все ее ходы и последствия не представлялось возможным. Всем было известно, что какие-то тайные дела связывают его с Птолемеем Флейтистом, мнимым египетским царем. Птолемей вечно нуждался в деньгах и потому был вынужден обхаживать Красса. Красс был одним из тех, кто выступал в сенате за войну с Парфией. У Рима и Парфии не было никаких поводов для военного конфликта, но эта богатая страна, расположенная поблизости от наших границ, разжигала аппетит Красса. Помпей, жаждущий военной славы, и Красс, охваченный жаждой наживы, вполне дополняли друг друга. Взаимная ненависть, соединявшая этих двоих, не мешала им при случае действовать заодно.
Я решил нанести Крассу визит, хотя к моему расследованию этот человек не имел прямого отношения. Обычно я старался избегать встреч с ним, но теперь, вернувшись в Рим после долгого отсутствия, я хотел узнать, не изменились ли за это время политические взгляды Красса. К тому же я не имел понятия, как он относится к Клодию, а этот вопрос занимал меня чрезвычайно. Мой полуофициальный статус давал мне возможность удовлетворить свое любопытство.
Красса я нашел в атрии, в окружении толпы прихлебателей. Стоило мне войти, как они уставились на своего патрона, дабы понять по его поведению, как ко мне следует относиться. Красс улыбнулся, двинулся мне навстречу с распростертыми объятиями, и на всех лицах тоже заиграли улыбки. Когда ему это выгодно, Красс способен быть таким же приветливым и гостеприимным, как Лукулл, но его показное дружелюбие легко оборачивается полной противоположностью. Мы обменялись приветствиями, потом Красс осведомился о здоровье моего отца. Окинув атрий взглядом, я заметил, что здесь нет сына хозяина, молодого Марка Красса.
Я в нескольких словах рассказал о порученном мне деле, и Красс кивнул головой, давая понять, что оценил сложность стоящей передо мной задачи.
— Хлопотливая тебе досталась работа, — заметил он. — Разумеется, Целер не хочет, чтобы имя Клодии всплыло в связи с этим скандалом. Подобная женщина способна принести мужчине одни неприятности.
Я счел за благо не напоминать Крассу о его собственных сомнительных интригах с Клодией. Между мною и Крассом существовало нечто вроде неписаного соглашения, согласно которому мы умалчивали о подобных вещах до тех пор, пока новый всплеск вражды не развязывал нам языки.
— Я рад, что ты все понимаешь, — сказал я. — Я не могу напрямую расспрашивать Фелицию о том, что произошло в ту ночь. — О соглашении, заключенном с Юлией, я, естественно, упоминать не стал. — Полагаю, Марк Младший, подступись я к нему с подобными разговорами, почувствует себя оскорбленным. Но надеюсь, что ты в качестве отца семейства пойдешь мне навстречу.
Я не ожидал от Красса никакой помощи и сказал все это, лишь чтобы соблюсти формальности.
— Буду рад оказаться тебе полезным, — не моргнув глазом, солгал он.
